Дэвид Вебер - Поле бесчестья

– Меня это не удивляет, миледи, – сказал он и, когда Хонор подняла брови, пояснил: – Я имею в виду беспомощность полиции. Ясно ведь, что Юнг использовал наемных убийц, а не послал на дело людей, официально числящихся у него на службе.

– Инспектор Прессман выразился в том же духе. Только не называя имен, – заметила Хонор с некоторым удивлением.

– Так ведь чтобы догадаться об этом, не надо быть гиперфизиком, – хмыкнул майор. – Только полный кретин впутал бы своих людей в подобную историю, да и выбранная ими тактика свидетельствует о том, что это не сработавшаяся команда. Учитывая, что они явно не располагали избытком времени, план их был очень даже неплох, однако они не отработали взаимодействие. Им приходилось следить не только за нами, но и друг за другом, поскольку операция проводилась без подготовки, и никто не мог быть полностью уверен в том, что остальные в нужное время окажутся в нужном месте. Кроме того, все они беспокоились относительно отхода. Чтобы нападение прошло без сучка и задоринки, люди должны точно знать, как они уберутся с места преступления – если, конечно, им не плевать на то, уберутся ли они вообще. А эти клоуны так переживали по поводу шансов унести ноги, что один из них забыл об осторожности, и я заметил его оружие. Говоря, что нам повезло, я имел в виду как раз это.

– Вы действовали потрясающе, Эндрю, – откликнулась после недолгого молчания Хонор. – Я имею в виду не только быстроту вашей реакции.

– Миледи, вы офицер военного флота. Оказавшись на капитанском мостике, я вообще не знал бы, за что браться, но обеспечение безопасности – это как раз то, чему меня учили все десять лет службы. Здесь другая планета, другие люди, но основные принципы остаются прежними. Меняются только техника и мотивы.

– Я все еще под впечатлением. И весьма вам признательна.

Лафолле, явно испытывая неловкость, отмахнулся. Хонор с улыбкой откинулась на сиденье и, поглаживая так и не расслабившегося Нимица, закрыла глаза. На ее форменных брюках еще не засохла кровь Ховарда, и она благодарила Бога за то, что жизнь юноши вне опасности. Равно как и жизнь Уилларда, который успел оправиться настолько, что, прежде чем «скорая помощь» увезла его и гвардейца в госпиталь, отпустил несколько шуточек.

Хонор поежилась: выдвигая обвинения против Юнга, она понимала, что рискует сама, однако совершенно не учла, что под огонь могут попасть ни в чем не повинные люди. Вспомнив слова Прессмана о том, чем могло обернуться применение импульсного оружия в переполненном ресторане, она поежилась снова и мысленно вознесла пылкую благодарственную молитву.

Конечно же, покушение представляло собой акт отчаяния. Решиться на такое, как бы хорошо ни были законспирированы его связи с исполнителями, мог лишь человек, охваченный паникой, подумала Хонор, покрепче прижимая Нимица. Отчасти чтобы успокоить кота, отчасти чтобы удержаться от искушения стукнуть кулаком по обивке сиденья.

Беда заключалась в том, что обезумевший от ужаса Юнг будет продолжать свои попытки, пока одна из них не увенчается успехом. Возможно, ни одна так и не увенчается, однако при этом могут погибнуть посторонние люди, и косвенной виновницей их гибели окажется она. А стало быть, именно ей следует как можно скорее найти решение. Нельзя рисковать чужими жизнями, да и ставить под удар собственную тоже не стоит. Но каким же образом вызвать на поединок человека, забившегося в нору и не высовывающего оттуда носа?

Впрочем, размышляла Хонор, выход наверняка существует. Разумеется, удалившись в собственные владения, Юнг стал бы практически недосягаемым, однако человек с такими политическими амбициями ни за что не усидит в родовом имении. Что ни говори, а политик – мысль о Павле Юнге в роли государственного деятеля заставила ее скривиться – должен появляться на людях.

Одновременно с презрением Хонор ощутила некое особое возбуждение, заставившее ее насторожиться. Такое чувство – указывавшее на то, что она интуитивно приближается к верному решению, – порой посещало ее в бою и, несмотря на не вполне понятную природу его, никогда не подводило. Хонор привыкла полагаться на него так же, как на свою способность к ориентации в пространстве.

Итак, он политический деятель, или, во всяком случае, силится стать таковым. После того как его вышвырнули из Флота, политика для него – единственная возможность добиться власти, а власть для него все равно что наркотик. Чтобы не утратить позиции в парламенте, он должен регулярно посещать Палату, а стало быть, привязан к Лэндингу. И эта же причина вынуждает его стремиться убить ее. Пока она жива, пока над ним тяготеют ее обвинения, политической перспективы для него нет. Богатство, титул и наследственное место в палате лордов остаются при нем, однако путь к вершинам власти закрыт.

Неожиданное озарение заставило Хонор напрячься: глаза ее расширились, а Нимиц вскинул голову – и, когда встретился с ней взглядом, в его глазах полыхнул хищный огонь.

Глава 30

Граф Северной Пещеры поерзал, пытаясь удобно устроиться в роскошном кресле. Не удалось – возможно потому, что дело было не в сиденье, а в расположении духа. Царившую в палате лордов прохладную тишину нарушал голос выступающей с речью женщины.

Северная Пещера бросил на нее взгляд, исполненный холодного презрения. Леди Зеленой Реки была тощей, как щепка, да и ее голос никто бы не назвал музыкальным, но, принадлежа к тем немногим не вступавшим ни в какие альянсы пэрам, которые пользовались почти всеобщим уважением, она считала себя вправе разглагольствовать на любые темы, лишь только предоставлялась возможность. Вот и сейчас она почти полностью использовала положенные по регламенту пятнадцать минут, призывая пэров проголосовать за дополнительные военные субсидии.

Северной Пещере было наплевать на субсидии: по нему, так пусть бы весь этот чертов Флот мочился прямиком в свои контактные скафандры. К счастью, голосование по этому вопросу открытым не будет, а стало быть, никто все равно не узнает, кто в военное время подал свой голос против Флота. А он намеревался поступить именно так. К чертовой матери всех флотских: они заодно с этой сукой и наверняка радуются его унижению. Ну, ничего. Он выстроит свою собственную политическую машину, и как только с сукой будет покончено…

Мысли его прервал укол страха. Павел боялся Хонор, боялся так, что не мог уже обманывать себя. Она превратила его в дрожащего, забившегося в нору кролика, а в кулуарах парламента о нем – о нем! – говорили не иначе как с насмешкой, обрывая разговоры при его появлении. Эта сука, разрушившая его карьеру на Флоте, тянула свои лапы и сюда, в Палату. И когда наконец ему удастся спровадить мерзавку в ад, где ей самое место?