Дмитрий Янковский - Третья раса

И вдруг на черном фоне явственно проявилось жутковатое пупырчатое лицо Жаба.

– Умирать собрался, Копуха? – усмехнулся он. – Рано, рано еще. Память тренируй. Десятизначные коды должен запоминать с первого раза, а ты восьмизначный не смог в памяти удержать. Но это на будущее. А пока вот тебе оставшиеся пять цифр,

Он поднял лист пластика, на котором стилом были начертаны недостающие знаки кода.

– Просыпайся! Представь, что ты в Антарктиде, в лютый мороз. Верный способ! Сердце сразу разгонится. Только цифры не забудь.

Я ничего не мог представить и видел только лицо Жаба.

– Экий ты слабак, – вздохнул бывший взводный. – Ладно, последний раз выручаю.

Вместо него перед глазами возникла бесконечная ледяная пустыня с торосами. Мороз был градусов шестьдесят, да еще с лютым ветром. Меня это словно хлыстом ударило, затем еще раз и еще. Сердце начало набирать обороты, видение Антарктиды померкло, а вместо него перед глазами поплыли кровавые круги, Тьма не отступила, но я знал, что пришел в себя. Двигаясь по дну, ведя ладонью по гладкому боку «Валерки», подтягивая привязанную ко мне Молчунью, я нащупал панель ввода. Код набирать пришлось вслепую, зная расположение клавиш, но я с первого раза ввел его верно. «Валерка» дрогнул, загудел, зажег мощный прожектор над головой и приветливо поднял входную створку шлюза.

Уже окончательно замерзая, я втащил Молчунью в тамбур и повис на рычаге, запирающем вход. Балласт остался снаружи, тяжелая створка опустилась и легко перебила веревки. Тут же взвыли насосы, откачивая ледяную, мутную от ила воду. Яркий свет резал глаза, но это неудобство казалось райским. Уровень воды быстро понижался, и как только он опустился ниже груди, я как следует проблевался морской водой. Выгнать ее из легких оказалось не сложнее, чем продышаться после погружения в жидкостном аппарате. «Рассол» от морской воды мало чем отличался.

Когда от воды на полу остались лишь мелкие лужицы, открылась дверь в коридор, и я, сам еле держась на ногах, вытащил туда Молчунью. Она не подавала никаких признаков жизни, кожа у нее была жутковато синяя и вся покрытая крупными мурашками. На губы вообще страшно было смотреть – ну точно как у покойницы. Однако, приложив ухо к груди, я услышал едва различимое сердцебиение.

Не тратя времени даром, я перевернул Молчунью на живот и начал ритмично надавливать на спину, старательно выдавливая воду из легких. Глухонемая задергалась, извергла из себя воду, а я продолжал и продолжал давить руками, чтобы привести ее в чувство. Затем перевернул на спину и продолжил реанимационные мероприятия. После шести мощных толчков в грудь, как нас учили в учебке, я выдохнул ей изо рта в рот, плотно прижавшись губами к ее губам. Затем снова шесть толчков и выдох, еще раз и еще. Синюшность кожи не проходила, но я глянул на себя и убедился, что хоть и в сознании, а выгляжу ничем не лучше.

У Молчуньи затрепетали веки. Я догадался, что надо сорвать с нее и с себя одежду, иначе мокрая ткань не даст нам согреться. Сначала я сбросил с себя рубашку, затем освободился от бесполезной уже перчатки связи. Освободив голову Молчуньи от обруча с закрепленным на нем монитором, а руку от промокшей перчатки, я принялся ее раздевать. Стянуть с нее рубашку оказалось проще, чем брюки, – они намокли и прилипли к телу. Не раздумывая, я сорвал у нее с пояса монтажный нож, разрезал остатки связывающих нас веревок, а затем осторожно располосовал ее брюки и белье. После этого сам разделся догола и потащил напарницу к ближайшей каюте.

Распахнув дверь, я опустил раскладную койку и выставил отопитель на максимум. Молчунья оказалась тяжелой, а у меня кончались последние силы, так что я взвалил ее на кровать не без труда. Закрыв дверь, я вынул из рундука одеяло, улегся рядом с напарницей и укутал нас обоих. Она казалась мне холодной, как глыба льда, но это означало, что сам я покажусь ей теплым, даже горячим. Поэтому я обнял ее и прижался всем телом, пытаясь согреть. Она не дышала, но это потому, что в крови еще жил грибок, выделявший достаточно кислорода. Я и сам мог не дышать, но не мог отказать себе в удовольствии.

Через минуту тело Молчуньи потеплело, она зашевелилась, застонала, и я еще крепче стиснул ее в объятиях, Она распахнула глаза и отстранилась.

«Живы!» – показала она на пальцах и с трудом улыбнулась,

«Говорил же, что все будет в порядке», – ответил я.

«Как же ты шлюз открыл? Код запомнил, когда я Долговязому говорила? Все восемь цифр?»

«Нет, – честно признался я. – Мне его Жаб передал, когда я уже был без сознания».

«Ты его видел?»

«Да, как бы во сне. Он уже год мне такие сны транслирует в голову».

«Я бы с тобой поменялась».

Я усмехнулся. В каюте становилось все теплее, и кровь быстрее разгонялась по жилам.

«Ты что, отопитель врубил?» – встревожилась глухонемая.

«Конечно».

«Нельзя! Быстро выключи. Заряд аккумуляторов на пределе, а нам надо еще турбины „Манты“ запустить».

Соскользнув с кровати, я на четвереньках добрался до пульта, выключил отопитель и пригасил свет.

«Надо запускать „Манту“, – показала Молчунья. – Иначе останемся тут, как в гробу».

«А ты в состоянии?»

«Попробую».

Ни я, ни она ходить еще не могли, поэтому, закутавшись в одеяла, мы на карачках устремились в десантный отсек. Я все колени сбил, пока полз по рифленому стальному полу.

Небольшой разведывательный батиплан, по форме напоминавший ската, покоился на гидравлическом стапеле перед створками десантного шлюза. Я помог Молчунье поднять акриловый колпак кабины и залезть внутрь. Пощелкав тумблерами, она сообщила, что с «Мантой» полный порядок, за исключением почти полностью разряженных аккумуляторов.

Пришлось ее вытаскивать из кабины, поскольку сам я не смог бы подключить «Манту» к бортовой сети «Валерки». Однако обилие физических нагрузок имело положительный эффект – я начал понемногу согреваться. Молчунья, добравшись до ящика с инструментами, бодро вскрыла электрическую панель, отсоединила клеммы и дотянула их до брюха «Манты».

«Держи их», – показала она мне.

Когда я ухватил провода, она вскрыла брюхо разведывательного батиплана и показала мне опорные штыри клемм,

«Как махну рукой из кабины, прикладывай красный провод к красному штырю, синий к синему».

Я кивнул. На этот раз она нашла в себе силы самостоятельно вскарабкаться в кабину по лесенке. Выглянув из-под брюха батиплана, я не спускал с нее глаз. Раздался звучный щелчок стартерного соленоида, и Молчунья махнула рукой. Ткнув проводами в штыри, я невольно отдернул руки – шарахнувший из лючка сноп искр здорово меня напугал. Пришлось снова приложить клеммы, отвернув лицо в сторону.