Г. Гаррисон - Клуб любителей фантастики 21

— И были правы. В камере не было магнитофона. Даже сейчас математик не может заглянуть в материалы присяжных. Он цитирует по памяти.

Тем временем старик развивал свои выводы:

— Так не принято говорить о национальном герое, разве что считая себя равным ему…

— Я поставил вас в известность о его взглядах на Иисуса, — застонал Флексон. — Не могу же я помнить обо всем!

— …Электронный Шекспир, над которым он намеревался работать в свободные от других занятий минуты, имел бы более совершенный мозг, чем у Папы, на чье создание у Файрватера ушло тридцать лет. Получается, обвиняемый собирался осуществить свой проект в течение восьми лет, если хотел обойти генетические законы и жениться на этой девчонке.

И, я думаю, он бы справился! Господин судья, я не имею намерения вас оскорбить, но не совру, сказав, что этот молодчик, при его интеллекте, отсутствии моральных принципов и потенциальном долгожительстве, может запросто расправиться и с вашей, и с моей категорией. Я считаю, его место — среди льдов!

Гурлик неуверенной трусцой вернулся на скамью присяжных. Теперь уже отец Келли величественным шагом пересек зал суда, продемонстрировав перед телекамерами свой профиль, и дал показания значительно мене обличительные, чем показания социолога и математика. Он накинулся на утверждение юноши, что «Бог есть любовь».

— В своей софистике, — говорил он, — обвиняемый пытался выбить краеугольный камень Веры. Если бы мы не знали, что Бог есть справедливость, если бы не непреклонность, с какой Святой Дух поддерживает порядок, тут же воскресли бы идеи Фрейда и Дарвина, а от сторонников Дарроу просто не было бы отбоя.

Под конец своей речи священник выказал милосердие. Он обещал молиться, чтобы душе Халдана-IV была ниспослана справедливость.

Глэндис, юный член Министерства, направился через зал с решимостью гладиатора, выходящего на арену.

— Ваша честь, чтобы вникнуть в образ мышления обвиняемого, я основательно подготовился к разговору с ним. Исходя из того, что передо мной индивидуум с атавистическими признаками, я прочитал «Семнадцатилетнюю» Бата Таркингтона — классическое описание душевного расстройства, некогда называемого «влюбленностью». Предположив, что субъект душевного расстройства обвиняемого может пролить свет на его личность, я решил повидаться с девушкой. Она попросила передать обвиняемому зашифрованное сообщение, из которого следовало, что она черпает утешение в сонетах некоей Элизабет Браунинг, поэтессы, известной своей чрезмерной сентиментальностью еще в те времена, когда чрезмерная сентиментальность была в порядке вещей. Когда я передал ему это известие, глаза обвиняемого осветились счастьем, а весь вид выражал бурную радость.

И тут, благодаря своей проницательности, я пришел к выводу, что с помощью возникшей между нами симпатии раскрыл атавизм.

Потом, желая войти в доверие обвиняемого, я воспользовался приемом, почерпнутым из психологии полицейских допросов, и выразил мнение, что наказание за незаконную инсеминацию слишком сурово, так как неразумно исключать возможность использования обществом потомства, рожденного от антиобщественной связи.

Почувствовав во мне союзника, обвиняемый заявил, что теория селекционной евгеники математически необоснованна, и выдвинул гипотезу, что удачные результаты ее применения являются следствием воспитания.

Я хотел бы обратить внимание Высокого Суда на тот факт, что теория о влиянии среды на развитие личности была признана ересью!

— Заявляю протест! — автоматически отреагировал Флексон.

— Протест принят, — объявил Мэлок. — Ересь не является вещественным доказательством.

— Войдя в доверие, — продолжал Глэндис, — я применил раздражители, вызывающие злость, и оскорбительно отозвался о математиках, чтобы выявить его агрессию. Последовала немедленная реакция обвиняемого: он подверг критике мою категорию, обвиняя психологов в отсутствии заботы о целостном психическом развитии личности, высказываясь тем самым за развитие эгоизма и индивидуализма, и против настоящего положения, обусловливающего режим наибольшего благоприятствования для подавляющего большинства граждан. Здесь следует подчеркнуть, что взгляды обвиняемого противоречат доктрине Аристотеля и точке зрения Павлова. Это чистой воды фрейдизм!

В процессе беседы я установил нарушения, позволяющие классифицировать обвиняемого как социопата. Позднее, знакомясь с докладами других присяжных, я обратил внимание на его нездоровый интерес к личности нашего великого героя, Файрватера-I.

Интерес к идеям ученого вполне понятен у студента математики, но одновременно неприятие им Файрватера-1, как национального героя, свидетельствует о садомазохистской амбиваленции чувств.

Обвиняемый искал собственного бога! Он отверг общепринятый культ Иисуса только потому, что этот культ принят обществом. Он отверг Файрватера, и только потому, что тот — национальный герой. Этот человек пытался найти бога, достоинствами которого были бы эгоцентризм, нонконформизм и пассивность.

Слушая, Халдан чувствовал, как в его оледенелом сознании рождается холодное бешенство. Это было не полицейской провокацией, а коварным сговором государственных чиновников. Они заманили его в ловушку. Даже самые нейтральные выводы присяжных были старательно интерпретированы и извращены юным психологом с рыбьим ртом, с виду совершенно безопасным, но оказавшимся мастером ставить капканы.

— Как и следовало ожидать, стандартный вопрос о первенстве Национальной бейсбольной лиги тоже дал негативный результат. Обвиняемый равнодушен к командным играм, а спрошенный об отношении к товарищеской вечеринке, увильнул от ответа. Беглый анализ, проведенный Министерством Социологии, наглядно подтверждает эти выводы. Любимым спортом обвиняемого оказалось дзюдо, спорт чисто индивидуальный, опирающийся исключительно на соперничестве и возвеличивающий личность.

Антиобщественную позицию обвиняемого лучше всего отражают его профессиональные амбиции; ваша честь, Халдан-IV заявил, что хочет работать на корабле, курсирующем на Ад!

Государство затратило миллионы, чтобы вызвать в его сознании панический страх перед Адом, но все усилия по отношению к этому человеку пропали даром! — Глэндис затрясся от возмущения и обратил рыбье лицо к богу макрелей, призывая того в свидетели этого чудовищного и мерзкого поступка — Тогда я задал себе следующий вопрос: если расстройство развилось в такую тяжелую форму, каковы более легкие формы его проявления?

Это уже не просто атавизм! И я заложил собранные данные в анализатор индивидуализма.