Наталия Мазова - Исповедь травы

Шинно почувствовал, как рыженькая девушка, только что мирно дремавшая у него на груди, похолодела, напряженно выгнулась - и вдруг забилась в кольце его рук, как пойманная птица.

- Что ты, Тайка? - произнес он, невольно заражаясь ее тревогой.

- Мне страшно, Гэлт, - неестественно ровным голосом ответила девушка. - Мне привиделось... я задремала, и мне привиделось, что я - осенний лист, последний на ветке. Ветер сорвал меня и бросил на землю, и нога прохожего вмяла меня в грязь. Только и всего.

Она замолчала, все еще дрожа, и тогда оба ясно услышали, как воет ветер и звенит бьющееся стекло в соседней комнате.

Одним гибким движением Тайка вырвалась из рук Шинно, схватила с полу начатую бутылку с вином и исчезла на кухне. До Шинно донесся плеск жидкости, льющейся в раковину.

Милая вечеринка вдвоем кончилась неожиданно и зловеще.

Набросив рубашку, Шинно взял свечу, подошел к темному, отливающему последней синевой зеркалу ночного окна - и не увидел себя. Вместо этого взгляду его открылась картина обнаженного поздней осенью леса. У почти погасшего костра прямо на земле неподвижно лежал юноша с закрытыми глазами и руками, стиснутыми на рукояти джэльты. Порывы ветра разносили в клочья почти мертвый костер, и пепел, подобно первому снегу, ложился на лицо и одежду юноши, засыпал сединой его длинные темные волосы. Сон, похожий на смерть, и только яркой, до боли в глазах, точкой, пульсировал синий свет в камне его перстня.

Машинально Шинно бросил взгляд на свое кольцо - точную копию того, в зеркале ночи. Конечно, камень был спокоен драгоценная игрушка, мертвая имитация сапфира Огня...

- О небо, что это? - Тайка неслышно подошла сзади, обняла за плечи. Шинно мимолетно удивился, что и она ВИДИТ, но задумываться над этим было некогда.

- Один человек попал в беду, - отрывисто бросил он. - То есть даже не столько человек, сколько... Мир в опасности, Тай.

Он повернулся к ней, и она увидела, как он изменился. Не было больше веселого и хитроватого Гэлта, первого донжуана в их кругах - перед нею стоял рыцарь в черном и желтом, и в руках его откуда-то взялась шпага с позолоченным эфесом, но острее шпаги был взгляд зеленоватых глаз.

- Мне надо туда, - сказал он и слегка коснулся губами ее лба. - Ты только ничему не удивляйся.

- А я и не удивляюсь, - спокойно ответила Тайка. - Иди. Надо - значит, надо.

Шинно пристально посмотрел на нее, заметив непонятно:

- Я и не знал, что у святой Ирмы уже начали появляться собственные адепты... Что ж, тем лучше для нее!

С этими словами он взобрался на подоконник и шагнул прямо сквозь стекло. И не стало его, а Тайка увидела, что теперь в головах спящего в лесу сидит лиса, ярко-рыжая, как язык огня или осенний лес, сидит неподвижно, словно охраняя, и только хвостом поводит из стороны в сторону.

А потом картинка в окне начала гаснуть, и вот уже снова видно лишь отражение девушки со свечой в руках, а за ее спиной носятся по комнате осенние листья, проглаженные утюгом, которые вырвал из вазы незваный гость-ветер...

Тайка сняла с полки магнитофон. Вставила кассету, отмотала не глядя...

- Ты меня слышишь? - негромко сказала она тому, что было за ночным окном. - Я не знаю, кто ты или что ты. И в Бога верить меня тоже не учили. Но я говорю тебе: ничего у тебя не выйдет. Ты не пройдешь. У тебя нет власти - ни надо мной, ни над кем! - и резко нажала клавишу.

И в лицо ночному ветру золотом труб и серебром струн ударила торжественная мелодия, взвилась в темное небо и обрушилась оттуда блистательным водопадом:

ТЫ УЧИТЕЛЬ НАШ, ТЫ СПАСИТЕЛЬ НАШ,

УЛЫБНИСЬ - СРАЖАЙСЯ - УМРИ!

- Улыбнись, сражайся, умри! - повторила Тайка, по-прежнему неотрывно глядя в ночь. Она не знала, откуда пришли к ней эти слова, но, выговорив их, она словно тоже взяла в руки невидимый клинок, чтобы преградить путь тому, леденяще чужому, в которое шагнул Гэлт...

Пламя свечи в ее руке взметнулось, словно подтверждая: тебе не пройти, Тень!

* * *

...что-то слишком часто я стала здесь оказываться, не к добру это. Словно тут, в Замке-без-Лица, установлен какой-то магнит, который вытягивает меня сюда из реальности - причем каждый раз в момент неимоверного внутреннего напряжения, обильно приправленного испугом.

Странно - в этот раз замок пустынен. Все так же пляшут среди черных полированных стен разноцветные вспышки, но музыки нет, и ни души вокруг. Единственный звук, гулко разносящийся по мраморным коридорам - перестук подковок на моих каблуках. Никогда бы не подумала, что здесь бывает так... Впрочем, что я вообще знаю об этом месте, кроме того, что нет ничего опаснее, чем прийти сюда по доброй воле, возжелав запредельного и запретного?

Одиноко бреду коридором, который кажется мне смутно знакомым - ишь ты, уже и места узнавать стала... Он выводит меня все в тот же большой бальный зал с галереей поверху и поддерживающими ее массивными колоннами. Пляска света кончается на его пороге - зал озарен ровным льдисто-голубоватым сиянием, подобным свету зимней луны и вселяющим в мое сердце леденящий ужас. А там, у стены, где тогда был трон - только возвышение, ступени, покрытые черным ковром, и над ними мозаика во всю стену - пляшущий черный единорог на серебристом фоне.

"ИДИ ТУДА," - проникает в мое сознание знакомый ласковый голос. Я вздрагиваю - и подчиняюсь. Альтернативы все равно нет, если он захочет меня найти, то с легкостью отыщет в любом закоулке своего заколдованного замка. Опускаюсь на ступени оказывается, этот ковер сделан из меха лис, черно-серебристых, как звездная ночь. Бедные зверьки, сколько же вас пошло на это великолепие!

Я жду, но нет никого и ничего. Все тот же свет, все тот же страх...

"Кончай издеваться, Звездный!" - наконец бросаю я мысленный призыв. "Хочешь прийти ко мне, так иди! Я тебе не девочка восемнадцати лет, что ждет твоего прикосновения, как иссохшая земля дождя!"

С этими словами я зарываюсь лицом в лисий мех. Черт, опять слезы на глаза наворачиваются. В голос бы пореветь - кому-кому, а мне от этого обычно бывает легче, - но здесь для этого не лучшее место, и я только носом хлюпаю. Как все прозаично даже тут, в трепетном мире, не принадлежащем физплану, где, по идее, слезы, если уж текут, то серебряными жемчугами катятся из ничуть не покрасневших глаз...

Гибкая рука касается моих волос - я демонстративно вздрагиваю, не поворачивая головы. Нежно и спокойно он гладит меня по волосам, по плечам, по спине, утешая без слов. Я все так же холодно неподвижна - хочешь гладить, так гладь, нашел себе рыжую кошку... Но мало-помалу я сдаюсь - не умею я противиться его чарам, даже сейчас, после всего, не умею. Действительно, есть во мне что-то кошачье - при всей своей драной помоечной гордости и независимости всю жизнь буду тянуться к руке, которая гладит просто так, ни за что, мимоходом...