Александр Сивинских - Зверь с той стороны

Демон полез за новой сигаретой. Кажется, он самую чуточку расслабился. Я задержал дыхание. Или сейчас или никогда. Отнятый у меня пистолет сатанист подобрал и положил на стол, а вот нож почему-то только лишь отбросил ногой в сторону. Можно дотянуться. Сложно, но можно. Начнет прикуривать, переведёт взгляд на огонёк зажигалки, и тогда… Крутнуться, схватить нож, пырнуть здоровую ногу Демона. Ногами отбить ружье. Возможно, возможно. Возможно! В себя поверь, скважина адская!

Я швырнул руки из-за головы на пол, оттолкнулся, уходя сверлом вбок, увидел, как «Моссберг» летит вдогонку — быстро, ошеломительно быстро, догоняя… Догоняя! И тут из-под ближней к Демону кадки с изумрудной южноамериканской ёлочкой выметнулся шоколадный снаряд и ударил его в промежность. «Моссберг» раскатисто рявкнул, картечь разнесла один из мониторов. Демон тоже рявкнул, но несколько в другой тональности. Даже я рявкнул от неожиданности. Только зараза Арден промолчал. Доберман рвал зубами ненавистного своего врага, до которого наконец сумел добраться, рвал, защищая того, кто когда-то приласкал его. А может быть, на него просто подействовало поле эмоций. Не важно. Он спас меня, друг человека.

Схватка была скоротечной. Даже у демонов, оказывается, есть уязвимое место. Весьма уязвимое. Ага, то самое.

Демона не потребовалось даже каким-либо специальным способом обездвиживать. Арден постарался на славу. Вся его довольная морда (я представить себе не мог, что на собачьей морде может отражаться столько радости) была в крови. «Скорую» я вызывать не стал. Оклемается Демон, его счастье. Нет, так нет. Гадине — гадская смерть. Я запер собаку в одну из комнат и занял позицию у бойницы. Помните десятимиллиметровой толщины входную дверь без ручки? А я помнил.

"Игвы" прибыли оперативно. Трое в Жигулях-"шестерке" и двое в пикапе Форд. В Форде, должно быть, привезли девственниц для жертвоприношения, но их пока не было видно. Связаны, одурманены наркотой, лежат на полу — ясно. Сатанисты вывалили из автомобилей сразу все и деловито направились к дверям липового охранного агентства. На них было что-то вроде униформы: тёмно-серые кепи с твёрдой высокой и круглой тульей и кокардой — перевёрнутая алая пентаграмма в окружении белых рун. Одежда преимущественно тёмных цветов — чёрный, серый. Ремни, пряжки — портупея. В руках и за плечами объёмистые сумки. Главные и самые гнусные палачи «Предстоящих». Люди, как люди. Ничего выдающегося, никакой особенной печати зла.

Я потратил на них шесть патронов итальянского пистолета и одиннадцать секунд личного времени. Верный ствол, верная рука, верный глаз. Поле эмоций? Фигня; отработал, как в тире. Один патрон по счету лишний, но мне показалось, что водитель Форда умер не сразу.

— Считайте, — пробормотал я в пространство, — что добряк Капрал проявил милосердие.

Двор был глухой (спецом такой выбирали, сказал бы Демон), и ни одна живая душа на выстрелы не высунулась.

Между прочим, среди полегших «Игв» не было ни единой особы женского пола.

— Что же это получается, Кобра — мужик? — рассуждал я вслух. — Да нет, Зомби, помню определённо, говорил — девка. Наверное, эта змея что-то почуяла своим исключительным нюхом.

"Шут с ней!" — подумал я, и пошёл было, однако опомнился и решил подождать на всякий случай десяток минут. Вдруг она просто припозднилась?

Десяток минут прошёл, Кобра так и не появилась. Ждать дальше было нельзя. Какой бы бардак не творился в городе, а милиция всё-таки вполне может приехать по вызову бдительных граждан, обеспокоенных пятью трупами во дворе.

Вернувшись в подвал, я обнаружил, что Гойда Сергей Сигизмундович, профессор, почти что Эйнштейн в психиатрии, отдал концы. Резервуар шприца-пистолета не был рассчитан на большую группу пациентов. И профессору досталось сонной дури — чуть. Может, совсем не досталось, а передо мной он прикинулся, как незадолго до того перед ним — я. Каким-то образом, наверное, пытаясь освободиться, Гойда опрокинул кресло. На этот раз вперёд. И захлебнулся. А воды-то было на полу — вершок.

Печальна участь непризнанных гениев.

Я уволок Ильдара наверх, перевязал ему, как мог простреленную ногу (рана сквозная, чепуха, если помощь вовремя оказать), запер в комнате по соседству с Арденом. До чёрта помещений пустует, отметил я, бросив взгляд на уцелевшие мониторы. Не то всех охранников сорок пятого калибра нарочно разогнали, не то они сами разбежались от греха подальше.

Демон был всё так же недвижим. Но тёплый пока.

Я снял с него широкий офицерский ремень, надел на себя. Пистолет заткнул за пояс, пристегнул имеющимся на рукоятке пружинным колечком нож к пряжке. Неся «Моссберг» в руке, опять спустился в подвал. Щедро окатил холодной водой лежащих в ванне горе-экспериментаторов. Приходили в себя они медленно, а увидев, кто их поднял ото сна, впали в кратковременный ступор. Я приободрил их тычками и оплеухами. Поняв, что от них требуется, они затряслись с новой силой. Им уже вовсе не хотелось призывать для мира грандиозного правителя. Им хотелось тихо слинять и без следа раствориться в неизвестности. Я пообещал, что когда они завершат работу, так и будет. Я их отпущу, живыми и невредимыми.

Подгоняемые видом направленного на них помпового ружья крупного калибра, они исключили из цепочки испорченную никудышным снайпером Ильдаром "лейденскую банку", провели предварительный прогон мощностей, постригли меня и побрили наголо. (Я, честное слово, едва не разрыдался над своими драгоценными кудрями, плывущими по воде. Столько лет растил, лелеял и обиходил, столько лет!…) Рассадили присоски. «Матюгальник» на голову я напялил сам и застегнул его ремни тоже сам. Ощущения — самое то! — будто ведро с холодным дерьмом на голову надел.

Рваный рот подал мне толстый кусок твёрдой резины, по виду — вырезанный из автомобильной покрышки. "На что?" — спросил я, морщась. "Возьмите в зубы. Вроде боксерской каппы. Будет предохранять". Я взял. Отвратительный вкус. Рваный рот сунулся с куском блестящего пластыря — заклеить мои уста снаружи, как у людей-мешков, — но я так на него гаркнул, что тот даже присел, сердешный.

Потом подготовка закончилась.

"Сейчас вам будет больно", — предупредил Рваный рот. Вытащив резину, я сказал с раздражением: "Ладно, не девочка, хорош тянуть". — "Вы бы всё-таки положили ружьё, — посоветовал второй. — Начнёте ещё стрелять. Себя пораните. Нас". — "На предохранителе, — успокоил я, вставляя каппу на место. — Вперёд!"

Рваный рот взял пульт.

Голову мою сдавили пыточными клещами. Я сжал ружьё, сжал зубы, перекрестил и сжал ноги. Потом в целом свете остались одни только мои крепкие белые зубы да ещё каппа из автопокрышки, и я её грыз, грыз, грыз. Отдавая ей боль, как гроза отдаёт электричество молниеотводу. Потому что кроме каппы и моих зубов жила ещё в мире боль. Она целиком заполняла всё, абсолютно всё оставшееся место, и ей его было ещё мало. А ведь Вселенная, как известно, бесконечна.