Александр Сивинских - Зверь с той стороны

Руки мои упали. Голова моталась, не желая принять фиксированное положение, и, наконец, бессильно повисла. Я медленно оседал. Мне стало душно, но зябко и — темно. Я видел лишь небольшой участок залитого водой пола. Возле колеса каталки крутилась кверху днищем полуразмокшая бумажная лодочка, последняя из моей Великой Армады. Титульный лист, огрызки слов."…ХА ПАДАЛ…" Падал! Кто? Я. Я падал. Лодочка крутилась.

Кверху днищем…

Лодочка…

Кверху днищем…

Крутилась…

Лодочку понесло. Её было необходимо догнать. Иначе кто-то погибнет. Кто-то утонет. Кто-то бесценный. Почему я не могу плыть? Почему не могу грести? Почему? Кто вцепился мне в руки?… Я подался вперёд всем телом, всхлипнул-вскрикнул и рванулся — так, что зашумело в ушах от боли, а из глаз брызнули едкие слёзы. С тугим колокольным звоном лопнула цепь.

Плыть было не нужно. Никуда. Приплыли.

Первым ударом я опрокинул Рваного рта, обезоружил. Тот так и не успел покинуть ванны, закрывал кран (добрался-таки, аккуратист!) — и сейчас его литые сапоги торчали из неё вверх двумя мокрыми самоварными трубами. Перепрыгнув Гойду (он, коротко вякнув, опрокинулся вместе с креслом), я достал второго экспериментатора, панически буксующего в загромождённом "лейденской банкой" проходе, сгрёб его за шкирку. Куда, соколик? Тебя не отпускали. Заткнул ему ладонью пасть, легонько двинул под рёбра, по печени, чтобы не трепыхался. Всадил в вялый окорок прямо сквозь одежду порцию отравы из трофейного шприца. Зашвырнул в ванну к Рваному рту; тут же сделал инъекцию и ему. По-настоящему, с погружением иглы на полную длину в мягкие ткани, а не так, как он — мне, пакостник мелкий: вскользь и навылет.

Первая нервная взвинченность прошла, осталась расчётливая боевая злость. Да, могу теперь признаться, вредоносное зелье из шприца вовсе не попадало в мой организм. Потемнение в глазах? С шестидневной голодухи и не то бывает. Сползание на пол объяснялось ещё проще — маленькой актёрской игрой. А до цепи — так что та цепь, когда мне пообещали шкуру спустить и стачать из неё шапку? Пускай вырядну шапку, пускай царску даже… А вы спросите соболей-горностаев, что им милее — государь императорский венец да королевскую мантию мехом своим бесценным, хвостиком своим единственным украшать или по тайге-тундре шмыгать, вострыми зубками горлышки трепещущие пичужкам перекусывать? Вот то-то и оно… А вы — цепи… Да тьфу на них и растереть! Тьфу — не более.

Я поднял опрокинутую коляску, взял Гойду за грудки, встряхнул. С профессора ручьями бежала вода, раструб «матюгальника» сполз с макушки почти на нос, но пьявки присосок держались мёртво. Под правой рукой у меня выперло нечто знакомое, твёрдое и тяжеловесное. Я откинул полу пиджака. Так и есть, дорогая моя "Беретта Кугуар" в подмышечной кобуре. И запасная обойма на месте.

— Дайте интеллигенту пистолет, — пробормотал я укоризненно, забирая оружие.

— Что случилось? Почему такая спешка? Отвечайте немедленно, сумасшедший вы старик! Ну! — Я встряхнул Гойду сызнова, поактивней.

Гойда всхлипнул. Он был полностью деморализован. Он оказался обыкновенной букашкой, этот человек, считавший себя злым гением планетарного масштаба. Обыкновенной гусеницей, которую не составило труда растоптать… и кому? Всего лишь лабораторному животному, прогрызшему прутья вольеры…

Вырвавшееся на волю животное, теряя остатки терпения, обнажило страшные клыки, и Гойда (он хотел жить) заторопился:

— Поступили сведения, что спешным порядком готовится президентский указ о введении в губернии режима особого или даже чрезвычайного управления. Губернатор будет, по-видимому, отозван, смещён. Он чует, лис, опять убрался в Швейцарию, долечивать подагру. Будет назначен преданный президенту генерал-губернатор. Сатрап. Скорей всего, из Безопасности или Минобороны. Введут войска. «Предстоящих» объявят вне закона. Перегнули мы всё-таки палку…

— Как тихо и без последствий разрядить эту вашу мерзость? — Я качнул головой в сторону всё ещё нудящей вереницы "лейденских банок". — Ответ. Быстро!

Опасливо скосив глаз на пистолетный ствол, упирающийся ему в щёку, Гойда сказал:

— Никак. Не предусмотрено. Вы можете их только уничтожить. Видите, красная клавиша на крышке? ("Не слепой и не дальтоник", — буркнул я.) Включается самоликвидатор. Там подрывной заряд с двухминутным замедлителем и порция горючего вещества с высокой температурой горения. Напалм, кажется… не знаю. Нажмите и бегите, спасайтесь. Всё сгорит к чертям, всё. Невосстановимо. Но учтите: в этом случае напряженность эмо… эмополя в радиусе ближайших трёх-пяти километров на несколько секунд возрастет тысячекратно. Обязательно будут жертвы, множество жертв. — Он прекратил поедать глазом «беретту», взглянул на меня. Глаз озорно блеснул. — Есть лишь один шанс… И вы его отлично знаете, мой юный друг. Не хуже меня знаете. Но решитесь ли?… Ильдар! — вдруг пронзительно взвизгнул он. — Ко мне, Ильдар! Он вырва…

Я, почти не глядя, нашарил лежащий у Гойды на коленях шприц-пистолет, нажал на поршень. Профессор свистнул сквозь зубы наподобие встревоженного суслика и обмяк.

Ильдара не было слышно. Я быстро обшарил Гойдиных помощников. Ключ от кандалов обнаружился у Рваного рта. Я отпер наручники, покачав головой, осмотрел свои окровавленные запястья. Решил, что можно не бинтовать, обойдётся пока. Подкрался к двери, опустился на одно колено, опёрся в пол левой рукой и высунул голову из-за нижней части человека-пузыря. За дверью и вправду оказался коридор, очень длинный, скудно освещенный, хоть и не совсем такой, как мне представлялось. Я ожидал увидеть анфиладу выходящих в него дверей многокомнатной квартиры-коммуналки, но дверей не было. А были голые серые стены и мокрый после моих художеств с водопроводом пол, и — "Н-н-н-нуу…" — ноющие "лейденские банки" без счёта, выстроенные в цепочку. Вдалеке виднелись бетонные ступени, уходящие наверх. Кажется, я был в подвале. Я высунулся ещё. Никаких следов профессорского телохранителя. Я привстал.

Шлёп! Голова ближайшего человека-мешка откинулась, повисла, в ней образовалась тёмная дырка. Бумм! Бумм! Бумм! По мне палили. Я понял это, уже падая и откатываясь под защиту осиротевшего пузыря.

А потом разрушенная "лейденская банка" выплеснула заряд.

Вот и верь после этого утверждениям, что обиталище человеческих эмоций — головной мозг!

Ну, мне-то было не привыкать, да и успел я хоть как-то настроиться. Зато для Ильдара эмоциональный удар оказался сюрпризом абсолютно нежданным, а потому роковым. Он выскочил из своего укрытия, отбросил пистолет, выхватил большой складной нож и помчался прямо на меня, размахивая широким лезвием, выпучив глаза и разинув в крике рот. "Ур-ра-банзай-сарынь-на-кичкуу!!!" Если бы не Анжелика, которая его любила, и которую когда-то… ну, почти любил я, Ильдар бы уже был покойником. Мой боевой азарт был почти столь же силён, как его. Я выстрелил ему в ногу. Он упал, но продолжал ползти вперед, выкрикивая: "Зарежу, собаку!"