Алексей Ерошин - Либеральный Апокалипсис (сборник)

– Чуете, а? – радостно заорал лейтенант, отплевываясь от земляной пыли. – Чуете, как жить охота? Вот это – жизнь! Вот это и есть – она! Когда за нее надо драться! Зубами землю грызть!

– Дурило ты! – крикнул в ответ капитан. – Малолетнее! Псих!

Вокруг снова творилось черт знает что. Сверху сыпались комья и щепки, звучно барабаня по спине и каске капитана. Земля тряслась, воздух бесновался, обдавая лицо горячими хлесткими ударами. То справа, то слева вспухали огненные шары и вставали черные снопы разрывов. Кричали раненые. Танки подошли уже метров на пятьсот, и артиллерия, наконец, начала отвечать. Над головой с шорохом засвистели, ударяя по барабанным перепонкам, бронебойные семидесятишестимиллиметровые, внося сумятицу в ряды наступающих немцев. Танки начали маневрировать, огонь их стал гораздо реже и утратил точность. Капитан отряхнул винтовку и осторожно приподнял голову над бруствером. Серые черточки уже приобрели очертания человеческих фигур, но были все еще далеко.

– Подпустим на триста! – крикнул Стрельченко. – Беречь патроны! Стрелять по команде!

Почти одновременно два танка прямо напротив полыхнули огнем и дымом. Один еще некоторое время продолжал ползти, разливая в воздухе черную копоть, а второй, развороченный – замер, уткнувшись дульным тормозом в горящую траву. И тут на капитана по-настоящему накатило. Он почувствовал странный подъем, как в пору окопной юности. Страх ушел, выжженный вспыхнувшей ненавистью к тем, кто бежал, чтобы его убить и втоптать гусеницами в изрытую воронками землю. В дальнем краю траншеи защелкали первые выстрелы, на флангах ожесточенно затарахтели пулеметы.

– Огонь! – приказал Стрельченко.

Капитан, стараясь сдержать дыхание, положил на мушку серую фигуру с винтовкой наперевес и нажал спуск. «Мосинка» сухо щелкнула. Серая фигура приостановилась на мгновение и снова продолжила бег. Строгачев передернул затвор, прицелился и снова нажал спуск. Немец все так же продолжал бежать. Капитан уже отчетливо видел перекошенное белое лицо и открытый рот. Он бросил взгляд на прицел и заметил, что под него набилась грязь. Капитан выскреб ногтями, что смог, и установил планку на прямой выстрел. Снова приложившись к винтовке, он плавно навел мушку точно в центр серого силуэта. Винтовка дернулась, и через мгновение дернулась и фигура немца. Он споткнулся и рухнул ничком в обгоревшую траву.

– Так держать, капитан! – крикнул Стрельченко. – Удивительное чувство, да – когда жить хочется?

– Иди ты к черту, – хмуро проворчал Строгачев, ловя в прицел следующего немца, длинного, с вытаращенными глазами. Щелкнул выстрел – немец, вскинув руки, повалился на спину.

– Взво-од! – заорал Стрельченко, выскочив на бруствер с «наганом» в руке. – В штыковую! За Родину-у! Впере-о-од!

Капитан взглянул в сторону и увидел, что батальон, ощетинившись штыками, выкатывается из траншей в контратаку.

– Ну, дурило! – чертыхнулся капитан. Ничего не оставалось, как последовать примеру лейтенанта. Он выкарабкался из ячейки на бруствер и заорал, срывая связки: – За Родину-у! Ура-а-а!

Мокрая земля липла к сапогам, придавая им свинцовую тяжесть. По сторонам то и дело полыхали оранжевые вспышки. Со свистом пролетали пули, с пронзительным мяуканьем в грязь впивались осколки. В какой-то момент капитан мельком увидел далеко впереди особиста Мирошникова – тот обернулся, что-то крича, и пропал в черном облаке разрыва. Сердце, казалось, было готово выскочить из горла. Строгачев хватал открытым ртом вонючий сырой воздух с кислой примесью сгоревшего пороха и старался не упустить из виду мелькавшую спину лейтенанта, как вдруг прямо перед ним очутился немец – молодой и костлявый. Неуклюже выставив перед собой винтовку, он спешно заряжал новую обойму. Строгачев ударил его с ходу прикладом в лицо.

Потеха пошла. Вокруг мелькали серые мундиры и зеленые гимнастерки. Со всех сторон раздавались удары, русская и немецкая брань, вопли раненых и хрипы умирающих. Капитан бил, колол, бил и снова колол, удивляясь тому, что все еще жив, и с мальчишеским восторгом внимая давно забытому чувству ослепления боем, когда из головы вылетают все посторонние мысли, вытисненные жадным инстинктом жизни.

Лейтенанта он увидел почти случайно, когда немцы уже выдохлись и покатились назад, прикрываясь уцелевшими танками. На Стрельченко навалился рослый красномордый ефрейтор. Кряхтя от натуги, он пытался задушить лейтенанта голыми руками. Капитан вскинул винтовку и выстрелил в стриженый багровый затылок.

– Спасибо, – прокашлял Стрельченко, сбрасывая с себя труп.

– Держись ближе ко мне, – приказал капитан. – Переброска должна скоро…

Пуля ожгла ему правую лопатку. Строгачев упал на колени, удивленно раскрыв рот, а в следующее мгновение уже повалился на бок, захлебываясь кровью из пробитого легкого.

– Капитан! – крикнул Стрельченко, подхватив его голову. – Капитан!

Строгачев с трудом разлепил веки. Перед глазами все плыло, серое небо вращалось по кругу.

– Ты был… прав, – прохрипел капитан, выплевывая черные сгустки. – Жизнь… это… Это классная штука… Когда… ты можешь ее… потерять… Это…

– Вы не умрете, – пообещал Стрельченко, – нет. Держитесь. Я соврал – у меня есть маяк, через минуту вы будете дома.

Лейтенант вытащил из кармана зажигалку, раскрыл ее и вложил в руку Строгачева.

– Нажмите, – сказал он, – и вас выдернут отсюда.

Капитан положил палец на кнопку маяка, и второй рукой цепко обхватил запястье лейтенанта.

– Ты… пойдешь со мной, – приказал он.

Лейтенант замотал головой:

– Нет. Пожалуйста, нет. Вы снова все решили за меня. Я же хочу простого права – решать самому.

– Здесь для тебя только смерть! – сказал капитан. – Понимаешь? Смерть!

– Смерть всегда рядом с жизнью, капитан, – ответил Стрельченко. – Кто не борется – не живет. Кто не живет – не может и умереть.

– Закон, – сказал капитан слабеющим голосом. – Устав… Я должен…

– Чаю будете? – спросила Мария. – У нас особый, с мятой. Очень вкусно.

– Ну что ты спрашиваешь? – перебил капитан. – Поди поставь. Присаживайся, сержант, – пригласил он.

– Младший лейтенант, – с улыбкой поправил гость, усаживаясь в кресло. – Уже три недели.

– Ну что ж, поздравляю, – сказал капитан. – Я тут окопался, понимаете, как на необитаемом острове. До меня и хорошие новости доходят в самую последнюю очередь. А плохие не доходят вовсе.

– Так ведь наша работа в том и состоит, чтобы плохих новостей было как можно меньше. Верно, Иван Сергеевич?

– Верно, – согласился капитан. – Так вы мне привезли только хорошие?