Адам Робертс - Стеклянный Джек

– Хочешь знать, почему я зла на тебя? – резко бросила Диана.

Он удивился её реакции, но кивнул.

– Дело не в твоем ангеле-хранителе, – сказала она. – Ангел-хранитель, который бережет от тюрьмы, расправляется с врагами, – это ведь жутко полезная штука, дураку ясно. Но дело не в нём.

– Диа… что случилось?

– Дело в том, что ты смотришь на вещи с ангельской точки зрения, с высоты. А это бесчеловечно.

– Тебе придётся, э-э, объяснить немного подробнее, – осторожно проговорил Яго.

– Да ладно? Ну тогда слушай: на Коркуре ты подарил мне на день рождения всамделишную загадку с убийством. Ты знал, что я люблю детективные квесты. Более того. Ты знал, что я обожаю расследовать убийства. И ты подарил мне смерть человека.

Её бесцеремонность постепенно начала злить Яго:

– И что такого я сделал? Я устроил так, что насильника наказала одна из его жертв. Я всё организовал, чтобы она смогла отомстить. И ты мне говоришь, будто это было неправильно.

– Я не утверждаю, что… – Она машинально потянулась к бИту, чтобы вспомнить забытое имя, но, разумеется, бИта у неё больше не было. Она замерла, теряя накал злости, копаясь в памяти в поисках, – Лерон. Да, Лерон, – я не утверждаю, что он был невинным мучеником. Но ты не должен был подстраивать его смерть! Какое, вообще, тебе дело? Есть Lex Ulanova, и изнасилование там обозначено как одно из преступлений. Ты должен был уведомить компетентные власти.

– В самом деле, Диана? – ответил он. – Ты считаешь, улановский закон интересуют мелкие происшествия в недрах Сампа?

– Изнасилование – не мелкое происшествие!

– Вернись в реальную жизнь, Диана! Ты знаешь, за что чаще всего наказывают по Кодексу? За торговое мошенничество. Мелкие корпорации, банды и иногда торговцев-одиночек, которые уклоняются от пошлин и сборов. В Сампе, где бартер – обычное дело, а полицейских вечно не хватает, они беспокоятся только в тех случаях, когда речь идёт о серьёзном нарушении правила семидесяти процентов. Они то и дело устраивают большие рейды и арестовывают тех, у кого обнаруживается различие между материальным достатком и средствами, которые были задекларированы и прошли через законные счета. За другие преступления наказывают, в основном, только если они были совершены в респектабельных районах. Ты действительно думаешь, что полицию заинтересовали бы проблемы такой, как Сафо?

– Ты мне подарил чужую смерть! На шестнадцатилетие! Ты думал, это нормально?

Яго терял самообладание:

– Не притворяйся, что ты не любишь истории с убийствами! Ты же прошла их целые тысячи. Убийства – твоя страсть.

– Из-за интриги, – сказала она, сильно повысив голос. – Не из-за смертей. Я не психопатка, Яго, я люблю разгадывать загадки! Разгадывать загадки – для этого меня и создали.

– Будь это правдой, – прорычал он, – ты бы посвящала время делу украденного Императорского бриллианта и тайне похищенной наследницы престола. Ты была бы как Ева, занималась бы чисто интеллектуальными загадками вроде шампанских сверхновых. Но ты не такая. Ты снова и снова возвращаешься к загадкам одного определенного типа. Конечно, тебе нравится элемент интриги – но дело не только в нём, и ты это знаешь. Тебя зачаровывает смерть. Разгадывая тайны чужих смертей, ты пытаешься проникнуть в самую главную тайну – узнать природу смерти.

Она посмотрела на него, внезапно растеряв весь свой гнев, и тихим неуверенным голосом произнесла:

– Нет.

– Да хватит уже, Диана! Вот ты можешь мне поклясться, что получила бы то же самое удовлетворение, решая криминальную загадку, связанную с какой-нибудь кражей? Когда ты услышала, что Лерона убили, о чём ты подумала? Плакала ли ты, потому что нет женщины, которая была бы как остров, и всякая смерть умаляет и тебя?[57] Или ты испытала возбуждение?

– Ни в коем-коем случае! Ты подарил мне на шестнадцатилетие смерть, – повторила Диана. – Разве ты не видишь, насколько это гротескно?

– Твой гнев – всего лишь интеллектуальная реакция, – сказал Яго. – Настоящего отторжения ты не чувствуешь. Бар-ле-дюк говорил, что моя стихия – смерть. Я таким стал не по доброй воле, но, вероятно, он не ошибался. И вот что я тебе скажу: это и твоя стихия тоже.

– Нет, – ответила она. – Ни в коем. Коем. Случае.

– Мы одинаковые. Это не превращает тебя в психопатку. Ты не стремишься убивать других людей. Но ты наследница богатого и могущественного клана, а смерть – валюта власти. Если ты для такого слишком щепетильна и не можешь справиться с эмоциями, тогда…

– Тогда что? Мне не стоит вставать во главе МОГклана? – Диана покачала головой. – А разве у меня, вообще, когда-то был выбор?

Гнев Яго тоже растаял. Он положил левую руку на затылок, а правой взял себя за подбородок. Это был странный жест, наводивший на мысли о призадумавшейся обезьяне.

– В Системе немало укромных местечек, думается мне, – сказал он. – Но это означает ссылку. Бегство. По отношению к индивиду смерть всегда представляет собой разрыв, насилие. Но в общем масштабе смерть есть гауссова кривая, которая уравновешивает космос. Без неё ничто бы не работало, всё бы рухнуло, погрязло в мусоре и застое. Смерть – это поток. Это необходимая смазка вселенской машины. Сама по себе она не заслуживает ни восхваления, ни порицания.

– Но ведь смерть всегда индивидуальна, – тихонько возразила Диана. – Для того, кто умирает.

– Ты права, – согласился он. Теперь он соединил руки перед собой, сплёл пальцы в замок. – Нам и вправду следует оценивать её с двух сторон, ты права. Если воспринимать смерть только в общей перспективе, станешь чудовищем. С другой стороны, если будешь видеть во всём только личное, то политика, которая определяет жизнь триллионов людей в этой системе, станет вещью совершенно непонятной.

– Ты безжалостен, – сказала Диана.

– Нельзя свергнуть фашистского диктатора, оставаясь лучше, чем он сам. А всё потому, что каждый из нас, по определению, лучше, чем фашистский диктатор.

– Я слишком молода, чтобы возглавить революцию.

– Ха! – с улыбкой воскликнул Яго. – Дело не в возрасте. Дело в состоянии души. Это вопрос… стойкости, только и всего. Итак, у меня для тебя есть новости, и я думаю, что ты их воспримешь хорошо. Но я не уверен.

– Какие новости?

Яго ответил не сразу. Сначала он огляделся по сторонам. Айшвария – или, возможно, какие-то другие обитатели пузыря – развесила множество призм и прозрачных шаров возле стен, целыми гирляндами и созвездиями. Когда конструкция поворачивалась и солнечный свет проникал в окна, кристаллы отбрасывали полосы радуг и разноцветные яркие пятна, от кроваво-красного до желтого, от зелёного до индиго, который в более концентрированном виде был бы одного цвета с космическим вакуумом. Цветовые блики и решетки непредсказуемым образом играли на листве разнообразной внутренней растительности.