Марина Дяченко - Vita Nostra

Он с видимым усилием оборвал сам себя. Заложил руки за спину и снова заходил взад-вперед по кабинету. В тишине слышались только его шаги, да где-то далеко-далеко, в здании института, прозвенел звонок.

— Почему это я неуправляема? — заговорила Сашка, изо всех сил пытаясь удержать дрожь в голосе. — Объясните, я пойму… Вот вы меня оскорбляете, но даже не пытаетесь объяснить! Вы с нами обращаетесь, как с животными, как с недееспособными идиотами…

— Потому что вы такие и есть, — вставил Портнов.

Коженников молчал и глядел на Сашку, кажется, с интересом.

— Хорошо, — начал Стерх тихим голосом, ничего хорошего не предвещающим. — Теперь — по поводу объяснений. Я говорил вам, Александра, что бесконтрольные опыты — запрещены и опасны?

— Но…

— Говорил или нет?

— Говорили!

— Вы, казалось, поняли и дали мне слово не выполнять заданий сверх программы. Было такое или нет?

— Николай Валерьевич…

— Вы мне дали такое слово? Или нет?!

— Да! Но я ведь не понимала…

— Теперь поймете, — зловеще пообещал Стерх. — Олег Борисович, ситуация из ряда вон выходящая. Ваши предложения?

Портнов щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил струю дыма — и тут же раздавил сигарету в пепельнице. Снова выудил очки из нагрудного кармана, нацепил на нос, уставился на Сашку поверх стекол:

— Я знаю одно: эта девушка не выйдет из кабинета, пока мы не найдем способ сдерживать ее.

— И способ, к сожалению, радикальный, — пробормотал Стерх. — Мы вынуждены были пригласить сюда вашего куратора, Александра.

Коженников сидел неподвижно, из-за очков невозможно было определись направление его взгляда. Сашка съежилась.

— Фарит Георгиевич, — Стерх говорил подчеркнуто корректно. — Руководство курса обращается к вам с просьбой: обеспечить соблюдение учебной дисциплины студенткой Самохиной Александрой.

Повисла тишина, длинная, звонкая. Сашка прекрасно понимала, что умолять нет смысла. Единственное, что она сейчас может сделать — сохранить достоинство, насколько это возможно.

Она собрала последние силы и разогнула спину. На ней был ее лучший костюм, ни одна слезинка не испортила макияж. На секунду она увидела себя их глазами и вдруг вспомнила, как корчился в огне этот зарождающийся мир…

Который был, оказывается, Любовь.

Глаза Коженникова скрывались за черными стеклами. Он смотрел на Сашку невидимым, но хорошо ощутимым взглядом — как когда-то в июле в приморском поселке, на Улице, Ведущей к Морю, а приведшей в институт специальных технологий.

Сашка потупилась.

— Задания, выполненные без разрешения, — тихим бесцветным голосом заговорил Стерх. — Сознательные метаморфозы. Эксперименты с изъявлением сущностей. Все это я назвал бы грубым нарушением учебной дисциплины.

В кабинете снова сделалось очень тихо. И в этой тишине впервые заговорил Коженников:

— Николай, есть нюанс.

— Да?

— Я обещал не требовать от девочки невыполнимого.

Стерх поднял брови:

— Что именно невыполнимо из того, что я перечислил?

— Она развивается, реализуя свою природу, — в очках Коженникова отражались лампы дневного света. — Она не сможет остановиться, если на диске записано несколько треков подряд. Выдавайте ей по треку на диск, разве это сложно?

Повисла пауза. Стерх изменился в лице; его крылья дернулись под пиджаком, будто желая немедленно развернуться.

Сашка скрючилась в кресле, готовая провалиться сквозь землю.

— Это не сложно, — глухо сказал Стерх. — Это… беспрецедентно. У меня никогда не было студентов, способных снять десяток треков последовательно. Поэтому я использовал стандартные учебные материалы.

— По-видимому, здесь нестандартный случай? — мягко осведомился Коженников.

— Вы правы, — после коротенького молчания сказал Стерх. — Да.

— Договорились, — Коженников кивнул. — Что до изъявления сущностей… Саша, вы отдаете себе отчет в том, что сделали?

— Я не специально. Я не хотела.

Портнов поперхнулся дымом.

— То есть вы не отдаете себе отчет?

— Почему же. Отдаю, — сказала Сашка тихо.

Стерх воздел глаза к навесному потолку.

— Зачем вы это сделали? — продолжал допытываться Коженников.

— Случайно.

— Что вас подтолкнуло? О чем вы думали, прежде чем взяться за карандаш?

Сашка сглотнула.

— Важно, — Коженников кивнул. — О чем? Или о ком?

— О Косте, — сказала Сашка. — О Константине Коженникове.

И твердо посмотрела на собственное отражение в его темных очках.

— И от душевных переживаний решили поиграть со смыслами? — вклинился Портнов.

Сашка обернулась:

— Не поиграть, Олег Борисович. Не вы учили меня складывать знаки? Не вы хвалили меня, когда все получалось? Вы разве предупреждали меня, что это запрещено?

— Я запретил бы тебе бегать по потолку, если бы знал наперед, что ты на это способна!

— Я ведь тоже не знала. Просто жила… существовала, располагалась в пространстве, функционировала, действовала, продолжалась, длилась…

Она поймала себя на монотонном перечислении слов — в каждом из них была частичка необходимого ей смысла, но ни одно не подходило полностью.

— Собственно, это я имел в виду, — тихо сказал Коженников.

— Что же, — резко, почти агрессивно заговорил Портнов, — мы не можем требовать от девушки, чтобы она перестала измываться над информационным пространством? Потому что это значит, что мы требуем невозможного?!

— Нет, — Коженников чуть улыбнулся. — Теперь, когда мы кое-что уточнили, задача прояснилась, и она будет решена. Не беспокойтесь.

И обернулся к Сашке:

— Саша, я хотел бы поговорить с вами сегодня… Когда у вас заканчиваются пары?

Она пришла в себя за длинным столом в большой аудитории, где обычно проходили общеобразовательные лекции. Перед ней лежал лист, вырванный из тетради, и Сашка писала на этом листе: «В настоящее время эстетическое переживание рассматривается как переживание ценности и рассматривается в рамках философии ценностей». Народу в аудитории было не так много, и преподавательница смотрела на Сашку как-то странно.

Сашка откинулась на спинку стула. Она любила учиться; лекции, сколь угодно скучные, и формулировки, сколь угодно запутанные, возвращали ее к действительности…

К действительности, какой Сашка ее понимала.

Прозвенел звонок.

Ни на кого не глядя, ни с кем не разговаривая, она вернулась к себе в мансарду. Пепел от сожженного листка все еще лежал в мусорной корзине. Она прибрала в комнате, собрала с пола желтые поролоновые полоски и вынесла мусор. Села у окна; долго смотрела сквозь стекло на зеленеющие липы Сакко и Ванцетти.