Марина Дяченко - Vita Nostra

— Сегодня в двенадцать у меня в кабинете.

Она явилась на английский. В брючном костюме, с тщательно уложенными волосами, подкрашенная, подтянутая, молчаливая — как будто снова утратившая возможность говорить. По требованию англичанки составила на доске несколько фраз с неправильными глаголами и ни разу не ошиблась.

Пара закончилась в одиннадцать. Костя и Женя вышли из аудитории, не глядя друг на друга, и разошлись в разных направлениях. Сашка спустилась в буфет, взяла стакан яблочного сока и села за свободный столик. Раскрыла на коленях текстовой модуль и начала читать сначала, с первого параграфа. Повторение — мать учения. И повторять ей никто не запрещал.

Медленно, тщательно, слово за словом — скрежет, грохот, бессмысленный шум. Как если бы миллион прекрасных песен зазвучали одновременно — и образовали бы, сложившись, какофонию. Как если бы миллионы признаний в любви произносились, накладываясь одно на другое, и получился бы гвалт, болтовня, ни одна воля не упала бы проекцией на плоскость приложения и не породила бы смысл…

…

«Вдвоем они смогли отволочь Сиви по проулку прочь от гавани. Кругом валялись тела. На лимонном дереве висела девушка. Они вошли в какой-то пустой дом через черный ход и положили Сиви на кушетку. По полу к шкафу тянулся кровавый след. Доктор заглянул в шкаф и сразу закрыл его…»

Стакан с яблочным соком упал со стола и разбился, разлетевшись брызгами и осколками.

…

«…Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще вели…»

— Сашка? Сашка?!

Она оторвала глаза от книги. Все, кто был в буфете, смотрели на нее. У юной буфетчицы за стойкой были круглые, панические глаза.

— Сашка, приди в себя!

Костя стоял рядом, под подошвами его ботинок скрипело битое стекло. Кажется, только что он выпустил лацкан щегольского Сашкиного пиджака.

— Что случилось?

— Ничего, только ты орешь и стонешь в голос. А больше — ничего особенного.

— Издержки… учебного процесса, — Сашка криво улыбнулась. — Тебе никогда не приходило в голову, что мы живем внутри текста?

— Нет, — сказал он, не раздумывая. — А… Погоди, что ты сказала?!

Она спустилась в административное крыло, прижимая в груди текстовый модуль.

Секретарши не было на месте, только лежало, раскинувшись на пустом столе, вязание. Обитая кожей дверь оставалась приоткрытой.

— Входите, Самохина.

Она вошла.

Стерх прохаживался по кабинету. Портнов курил, сидя в углу на низкой кушетке.

А перед столом, закинув ногу на ногу, сидел Фарит Коженников. Сашка споткнулась на пороге и чуть не выронила книгу.

Стерх посмотрел на нее через плечо:

— Проходите. Садитесь.

Медленно, не склоняя головы, Сашка прошла через весь кабинет. Уселась на кожаное кресло напротив Коженникова. Увидела свое отражение в его темных зеркальных очках; в подземном кабинете было очень, очень холодно.

— Как вы себя чувствуете? — кротко спросил Стерх.

Сашка выше подняла подбородок:

— Что?

— Как вы себя чувствуете после всего, что случилось вчера?

— Нормально.

Портнов кашлянул, будто поперхнувшись сигаретой. Из его ноздрей вырвались две струйки дыма.

— Очень хорошо, — Стерх кивнул. — Тогда вы кое-что должны узнать о себе, Александра Самохина. Олег Борисович, прошу вас.

Портнов затушил сигарету о дно пепельницы. Снял очки. Сунул в нагрудный карман клетчатой рубашки. Дужка очков зацепилась за пуговицу, и все, присутствующие в кабинете, секунд тридцать ждали, пока Портнов с ней справится.

Одолев очки, Портнов вытащил из пачки новую сигарету. Принялся разминать кончиками пальцев. Кажется, руки у него дрожали.

— Без сомнения, из всего потока вы, Самохина, самая сильная и одаренная студентка. И на этом, видимо, основании вы решили, что все позволено, закон не писан, что вы сами себе можете ставить задачи и сами их выполнять, а все, что говорят вам преподаватели, заслуживает в лучшем случае снисходительной усмешки…

— Нет, я ничего такого… — начала Сашка.

— Помолчите! — Портнов яростно разминал сигарету, на пол сыпались частички табака. — Вы развиваетесь с небывалой скоростью, но рывками, бесконтрольно и неуправляемо. В настоящий момент ваши возможности и уровень вашей ответственности пришли в такое кричащее противоречие, что мы, ваши преподаватели, должны принять решение… относительно вас. И мы его примем. Вот все, что я хотел сказать.

Под пронзительным взглядом Портнова Сашка втянула голову в плечи.

— Теперь послушайте меня, Александра, — заговорил Стерх. — Вчера вы от нечего делать изъявили сложнейший информационный комплекс… это была — в зародыше — Любовь, как вы ее понимаете. Вы ее реализовали, перевели в состояние действующей проекции, а потом сожгли.

— Нет, — пролепетала Сашка. — Я… Я не знала!

— Но и этого вам показалось мало. Вы взялись пробовать мои треки один за другим, и за час проделали путь развития, рассчитанный на полгода! Вы первая студентка на моей памяти, которой удалось нечто подобное. Но если бы вы освоили не пятьдесят шесть треков, а пятьдесят восемь, вас бы вывернуло наизнанку. В прямом смысле — материя бы взбунтовалась. Кишки наружу! Одежда, кожа, волосы — в комочек. Вы когда-нибудь выворачивали грязный носок?!

— Я не знала! Вы мне не объяснили!

— Вам было сказано достаточно! — рявкнул Портнов. — У вас достаточно информации, чтобы делать выводы!

— Не кричите на меня, — тихо сказала Сашка.

Портнов сузил злые глаза. Стерх на минуту остановился, взял со стола стакан воды, поболтал, разглядывая муху, безжизненно плавающую на поверхности:

— Александра, вчера вы совершили очередной скачок в развитии. Невозможный с точки зрения всего моего опыта… нашего опыта с Олегом Борисовичем. То, что вы не погибли — счастливейшая случайность. Но теперь, когда вы уцелели, возникает другой вопрос…

Стерх остановился. Его всегда бледные щеки порозовели. Глаза с крохотными зрачками уперлись Сашке в лицо:

— Какого черта вы это сделали?! Что теперь делать с вами? Что с вами делать, вы неуправляемы! Вы обезьяна с гранатой! Невозможно, чтобы биологический человек получил доступ к изъявлению — еще до перерождения, до экзамена! А вы человек, и ведете себя как человек! Как девчонка! Как глупая, инфантильная, безответственная…