Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика

Дефиниция: возможным называется будущее, для которого последовательность переходов от данности к данности, ведущая к нему, состоит из естественных и только естественных переходов. Эвентуальным называется будущее, последовательность переходов для которого содержит (или может содержать, если мы его предсказываем) хотя бы один искусственный переход — или флуктуацию того же сорта.

П о с т у л а т  ш е с т о й. Из настоящего можно перейти в любое возможное будущее, но переход в эвентуальное будущее зависит от внешних настоящему причин. Внешние причины — это, собственно, чудо; кто при игре на бирже рассчитывает на прилет инопланетян?

Применительно к нашему случаю это — подготовленное чудо!

Бордже попадет в возможное относительно нас будущее.

Потом вернется сюда и тем породит эвентуальное.

Потом мы все вместе будем дрейфовать к возможному для этого эвентуального будущему и ничего невозможного тут нет, а как же с парадоксами?

П о с т у л а т  с е д ь м о й. Парадоксов нет. Рассмотрим пример. Бордже возвращается и забавы ради уничтожает свою анабиоз-камеру.

Этот Бордже, из анабиоза, в возможное будущее-с-вернувшимся-Бордже уже не попадает. Но тот Бордже стартовал из возможного будущего-без-вернувшегося-Бордже! Связность сохранена, все в порядке…

Впрочем, будущее-без-вернувшегося-Бордже возможно… Это огорчает!

Настоящее, как пирамидка данностей, служит одним прошлым для бесконечного множества будущих. ЛЮБЫХ. Но прошлое у него только одно. И в то же время число прошлых равно числу будущих — ибо бесконечно. Так где-то. Думаю, сойдет».

7. Всплытие со дна

Меня часто — ну, не слишком, конечно, — били до потери сознания. Когда потом приходишь в себя, сначала чувствуешь себя вполне сносно, и здесь самое время соображать, где находишься — иначе будет поздно, заболит так, что свое имя забудешь.

Я вспомнил все сразу — тренировка. Подводная лодка, анабиоз-камера, включились автоматы пробуждения, значит, годы уже отмотаны, и я здесь, в будущем, ставшем настоящим.

Какой-то миг я был самым счастливым человеком на Земле.

Свободен, наконец свободен!

Потом пришли сомнения. А почему ты думаешь, спросил я себя, что здесь все как надо? Ты что, фантастики мало читал?

Но тут пришла боль и заткнула им рот.

Описывать не буду, вспоминать страшно. Если Гейлих с его прихвостнем тоже заморозятся, то в миг, когда они проснутся, я буду считать, что мы в расчете. Автомат медленно, с методичностью палача, выводил меня из анабиоза, но только под конец впрыснул обезболивающее. Узнать бы, чья конструкция.

Изнутри анабиоз-камера выглядит нереально. Преломленные, нависшие стены, потолок где-то в высоте, словно пятно, странная, почему-то не работающая аппаратура. Я пошевелился — боль наконец отступила. Все было в порядке, и я опять почувствовал себя счастливым, каким чувствовал себя в детстве, выходя от зубного врача.

Я откинул колпак и встал. Комбинезон лежал, где положено, совсем как новый, в двадцатом веке тоже умели делать вещи. Я натянул его, осторожно пробуя тело. Нет, все было в порядке, каждый мускул прослушивался и готов был повиноваться.

Теперь выйти отсюда.

Камера была невелика. Три шага — и я очутился у двери. Замок изнутри открывался простым нажатием на ручку.

Пославшие меня вовсе не горели желанием устроить из камеры склеп.

В коридоре пыли совсем не было. Коридор вел и вправо, и влево, но я помнил, что рубка справа.

Поэтому я сначала пошел налево. Там, шагах в двух, в стене зияло отверстие, откуда слабо несло отвратительнейшим из запахов. Ничего подобного я не нюхал. Гарь по сравнению с ним была духами, но оттуда несло и ею. Зачем понадобился этот отсек — понятия не имею, может быть, они хотели меня взбодрить этим букетом?

Я счел за благо удалиться в рубку и взялся за управление. Лодка плыла на глубине трех тысяч метров посреди Атлантического океана. Вокруг и сверху было чисто, и я решил всплыть. До берега было всего три часа самого полного, и я мог позволить себе самый полный — термоядерный движок работал на забортной воде.

Хотелось влететь в новый мир с блеском. Я ничего не знал о нем и не хотел думать плохо.

Поверхность была чиста. Лодка шла плавно, без толчков, отличная лодка, я решил выкинуть из нее анабиоз-камеру и оборудовать трехкомнатные апартаменты — на время, пока не подыщу себе лучшего места.

Тогда я и представить не мог, что может быть что-то куда лучше.

Подлодка без всплеска вышла из воды, и сквозь почти невидимое стекло я увидел океан. Стояла чудесная погода.

Синяя, как небо, вода, волны, строгим строем идущие на лодку, солнце за спиной высвечивает глубины вод метров на двести, вода совершенно прозрачна, видны морские твари, которым я даже не знал названия. И ко всему этому — три паруса на горизонте, точнее три мачты в полном парусном вооружении.

Я был так обрадован, что не сразу понял несоответствие. Парусник — и двадцать второй век? Даже двадцать третий?

Я огляделся в поисках бинокля. Его нигде не было, и проверить все издали оказалось невозможным. Тогда я дал полный вперед, держа курс на парусник. Я торопился увидеть людей.

Можно знать о стране все — географию, экономику, науку, вооружение, литературу, но пока вы не видели ее людей, вы не знаете о ней ничего. Вы будете иметь дело с фантомом и ошибаться всякий раз, когда попытаетесь что-то сделать. Я не хотел ошибаться.

К тому же я двести лет не видел человеческого лица.

Парусник приближался с неимоверной быстротой. Я прикинул в уме — горизонт на море километрах в десяти, полный ход моей лодки — сто узлов.

Через три минуты я видел каждый трос на паруснике. И людей.

Они сгрудились у борта, глядя на меня. Руками никто не махал, хотя знать, что я виртуоз в управлении, они не могли — вдруг бы мне пришло в голову врезаться в их парусник? Были там и белые, и два негра, и азиаты. Я взглянул на капитанский мостик — стоявшие там тоже смотрели на меня. Я сбросил ход.

Мне снова стало как-то не по себе. Парусник, капитан, дисциплина, подчинение… Все это совсем не вязалось с моим представлением о будущем, ведь я идеалист в глубине души, что делает меня особо опасным в идеологических спорах за кружкой пива.

Лодка управлялась чудесно. Мне удалась великолепная фигура — разворот на торможении, и через несколько секунд я подошел к борту парусника, держа параллельный курс.

И, конечно, перестал что-либо видеть. Рубка едва поднималась на полтора метра над водой, борт же парусника был куда выше. Пришлось реагировать.