Филип Фармер - Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы

Но затем, охваченный внезапным вдохновением, добавил:

— Чем выше я поднимаюсь над землей, тем больше приближаюсь в Абсолютной Реальности, к Истине. Возможно, здесь я увижу Свет.

Его слова озадачили и немного напугали стражника, и тот отодвинулся от него как можно дальше. Дэвис не сказал, что его тошнит не только от высоты и покачивания платформы. Ему столь же сильно хотелось увидеть ребенка, который на самом деле мог и не существовать. Но ему не хотелось признавать его небытие даже мысленно. Он был уверен, что где-то выше по течению Реки живет женщина, родившая ребенка в мире, где ни одна из женщин до сих пор не забеременела. Более того, Дэвис был уверен, что она зачала непорочно, и ребенок этот есть воплощение Иисуса.

Снизу еле слышно доносились голоса людей, разговаривающих на кишва, аймара, самнитском, китайском времен бронзового века и на десятке прочих языков, пронзительные свистки, звуки флейт и низкое буханье барабанов. Все эти звуки всплывали наверх, окутанные запахом жареной рыбы.

Если не считать храма и города, местные равнины и холмы мало чем отличались от других участков речного побережья. Грибообразные питающие камни, бамбуковые хижины с коническими крышами, лодки рыбаков, большие весельно-парусные военные или торговые корабли и люди, обитающие на прибрежных долинах, были ничем не примечательны. Но город и храм своей поразительной необычностью притягивали множество мужчин и женщин из отдаленных краев выше и ниже по течению. Подобно земным туристам, они были просто любопытны и платили небольшую плату за право это любопытство удовлетворить. Их сушеная рыба, орудия и инструменты из дерева, рыбьей кости и кремня, кольца и статуэтки, контейнеры со спиртным, сигаретами, мечтательной резинкой и охрой обогащали королевство. Даже местные рабы наслаждались перепадавшей им толикой изобилия.

Когда Дэвис стоял, глядя на север и высматривая там невидимый Свет, над краем платформы показалось лицо мужчины, который тут же подтянулся на мощных руках, отталкиваясь от лесенки, выбрался на платформу и встал, башней возвышаясь и над Дэвисом, и над стражником. Бронзово-красные волосы великана спадали до плеч, глаза были большие и светло-голубые, лицо грубоватое, но симпатичное. Он был облачен в кильт из голубой ткани, ожерелье из раскрашенных рыбьих зубов и шляпу, украшенную резными кусочками дерева в форме перьев. За поясом из дубленой человеческой кожи торчал большой каменный топор.

Несмотря на устрашающую внешность, он тоже был путешественником. Во время бегства из своего королевства его охватило озарение — так, по крайней мере, он сказал Дэвису. Что именно ему открылось, он умолчал. Дэвис не мог судить, изменился ли после этого характер Ивара в лучшую сторону, но он утвердился в намерении добраться до истока Реки. Там, по предположению Дэвиса, Ивар думал отыскать тех, кто создал эту планету и воскресил умерших на Земле людей, и там же познать Абсолютную Реальность, Истину.

Ивар обратился к Дэвису на древненорвежском языке викингов девятого века:

— Ты здесь, массажист Эндрю Рыжий, наслаждаешься видом и своей тошнотой. Ты видел Свет?

— Видел, но не глазами, а сердцем.

— То, что видит сердце, видят и глаза, — сказал Ивар.

Он уже стоял рядом с Дэвисом, сжимая мощными руками перила и упираясь массивными ногами в медленно покачивающуюся платформу. Хотя викинг тоже смотрел на север, он не пытался разглядеть Свет, каким его представлял Дэвис или же каким он представлял его сам. Как и всегда, со дня их появления здесь, он планировал побег, разглядывая распростертую перед ним страну. Пост генерала одного из полков Инки вряд ли мог удовлетворить человека, бывшего королем на Земле и в долине Реки.

— Мы торчим здесь слишком долго, — прорычал он. — Исток Реки манит нас, а нам идти до него еще много миль.

Дэвис с тревогой взглянул на стражника. Хотя индеец не понимал языка Ивара, он вполне мог донести Инке, что эти двое обсуждали нечто подозрительное. Тогда Пачакути потребует, чтобы Ивар и Дэвис пересказали ему свой разговор, и если ответы его не удовлетворят, он станет пытать их, чтобы вырвать правду. Подозрительность окутывала все королевство, словно миазмы, разносящие лихорадку. Как следствие, здесь было полно шпионов.

Как однажды сказал Ивар, человек тут и пернуть не успеет, как Инке уже станет об этом известно.

— Сегодня ночью я отправлюсь вверх по Реке, — сказал Ивар. — Можешь пойти со мной, хотя воин из тебя неважный. И все же в тебе есть хитрость, ты хорошо проявил себя в драках, и у тебя есть веская причина покинуть эту страну. Я говорю тебе это, потому что знаю — ты не выдашь меня, если решишь остаться. А это похвала, потому что доверять можно очень немногим.

— Спасибо, — отозвался Дэвис с легким сарказмом, хотя знал, что викинг сделал ему комплимент. — Я пойду с тобой, и ты это знал. Какие у тебя планы? И почему сегодня? Чем этот день отличается от остальных?

— Ничем не отличается. Но мое терпение кончилось. Мне надоело ждать подходящего случая. Я сам его устрою.

— Кроме того, — добавил Дэвис, — Инка слишком заинтересовался Энн. Если ты и дальше станешь выжидать, он сделает ее одной из своих наложниц. Полагаю, она тоже пойдет с нами.

— Правильно.

— А Фостролл?

— Это сумасшедший может или оставаться, или бежать с нами. Спроси его, хочет ли он к нам присоединиться. И предупреди, чтобы сегодня он остался трезв. Если он напьется, мы бросим его здесь — скорее всего покойником.

Ивар негромко изложил Дэвису план бегства и спустился вниз. Дэвис на некоторое время задержался, чтобы стражнику не пришло в голову, будто они что-то замыслили против Инки и им не терпится поскорее воплотить заговор в реальность.

В полдень Дэвис пришел к питающему камню на берег Реки. Когда верхушка камня извергла гром и молнии, он получил из рук надсмотрщика свой грааль, перекусил тем, что нашел внутри, и медленно пошел прочь, выискивая в толпе Фостролла. Времени на поиски у него было совсем немного — через час он должен явиться к Инке, а этот кровожадный язычник не принимал никаких оправданий от своих опоздавших подданных.

Через несколько минут Дэвис заметил француза, сидящего на земле со скрещенными ногами. Он ел, беседуя со своими приятелями. Фостролл уже не выглядел гротескно, вымыв из волос клей и грязь, которые прежде скрепляли их в форме гнезда с лежащим внутри деревянным яйцом кукушки, и теперь они спадали ниже плеч. Отказался он и от раскрашенных усов, и от нарисованной на лбу математической формулы. Своим собеседникам он отвечал редко, отчетливо выговаривая каждое слово, что было характерно для его манеры речи. Все эти изменения заставляли Дэвиса верить в то, что Фостролл начал обретать ясность ума.