Евгений Прошкин - Слой Ноль

– Кому платишь, Тихоныч? – спросила Люда.

– А ты кто?

– Игла, – сказала она спокойно.

– Так я… я не вашим… – Михаил замялся. – Я ведь нахимовским… А вы почему приехали?

– Ты чем-то недоволен? Может, тебя обратно повесить?

– Нет, я доволен… Я еще как доволен! Только…

– Не боись, Тихоныч, мы не за деньгами. Эти-то волки зачем приходили?

– А вот они за деньгами, – ответил Михаил.

– Не представились?

– Нет. Волки же! Отморозки!..

– И много они с тебя хотели?

– Нереально. Дай трубку… пожалуйста.

– У меня сигареты. Дамские.

– Да нет, мне позвонить.

– Я догадалась. Крышу свою попозже вызовешь. Ну, мы поехали.

– Постойте! – опомнился Михаил. – А милиция?!

– Какая милиция? – нахмурилась Люда.

– Тут же мертвые… что я скажу-то?

– А я что скажу? – недоуменно промолвила она, запихивая «Узи» в сумочку. – Ты уж, Тихоныч, придумай что-нибудь… Наври, в крайнем случае.

– Сколько народу было? – резко спросил Мухин.

– Волков? Шестеро, вроде…

– Здесь только пять.

– Витя, ты еще перепись проведи! – усмехнулась Людмила. – Ехать надо!

– Ладно, пошли… Значит, ты случайно в переплет попал… – обратился он к Корзуну.

– Проконсультироваться надо было. Насчет Установки.

– С кем? С этим твоим Тихонычем?

– Нет, ему только долг отдать. Я занимал… А спросить тут и без Мишки есть у кого.

– Он что, весь ваш институт пригрел? Небось, на погрузке? Метлы вам хоть доверяет?

– Чего ты?.. Он людям кусок хлеба дает.

– Государство вас, обалдуев, учило-учило, а вы прокормить себя не в состоянии. Колеса таскаете, физики-теоретики!..

– Игла! – крикнул из ангара Михаил. – Так что мне говорить? Моим, нахимовским?

– А что хочешь, то и говори. Все равно не поверят. Игла в эту разборку никогда бы не влезла.

– Так ты не Игла?.. – совсем растерялся он. – Кто вы такие?! Вы откуда?..

Люда и Виктор молча уходили к «Саабу».

– «Откуда!..» – недовольно пробормотал Борис, подталкивая Корзуна. – Вот Матвей Степанович нам и поможет это выяснить. Да, Матвей Степанович? Посоветовался? И что тебе местные грузчики насоветовали?

– Между прочим, местные грузчики… – начал тот, но почему-то замолчал.

– Ну, продолжай. – Борис вогнал в подствольный магазин пятый патрон и с мягким «чилик-чик» зарядил ружье. Не услышав ответа, он поднял глаза, и за углом кирпичного строения заметил чей-то локоть.

Мухин с Людмилой прошли немного дальше, поэтому когда Виктор обернулся, он увидел не только руку: на пятачке между будкой охранников и красной одноэтажкой стоял, прижавшись к стене, какой-то человек в светлом летнем костюме.

Сообразив, что его обнаружили, мужчина шагнул из-за пристройки и вскинул пистолет. Виктор уже открывал дверь машины. Люда стояла к нему спиной и боком к незнакомцу – предупреждать ее было поздно. Мухин, как во сне, убрал ладонь с ручки и, преодолевая вязкость воздуха, бросил ее к Людмиле. Взяться за узкие шелковые брюки было невозможно; дернув за воротник, Виктор просто оставил бы Люду без блузки; сумочка висела на плече свободно, и рывок за ремень тоже ничего бы не дал. Угадав, что свободный ход спускового крючка уже закончился и времени не осталось совсем, Мухин схватил ее за безупречно уложенные волосы и потянул к себе. Чтобы побороть рефлекторное сопротивление тела, он ткнул Людмилу ботинком под правое колено и развернулся, заваливаясь на нее в падении.

Это выглядело вовсе не эффектно – по крайней мере, не так, как в кино. Люда ударилась спиной об асфальт и, еще ничего не осмыслив, уже успела защититься: Виктор налетел солнечным сплетением прямо на ее кулак. Поперхнувшись незаконченным вдохом, он придавил Людмилу к земле, распластался сверху и лишь после этого позволил себе почувствовать боль.

Хлопнуло помповое ружье. Выстрел был не громким, но в ушах зазвенело так, словно рядом рухнул прилавок с хрусталем. В этом пронзительном переливе послышался второй «чилик-чик», и голос Корзуна:

– Да все уже… Не надо…

Виктор попытался встать и, повернув голову, встретился взглядом с Людмилой.

– А я решила, ты это…

– Что?.. Типа, воспылал к тебе?

Мухин, застыв, долго посмотрел ей в глаза. Он вдруг обратил внимание, что они похожи на две вишенки. И ресницы… Когда ему было их разглядывать? А вот теперь нашел же время… Ресницы у нее оказались густые, изгибающиеся к кончикам и такие близкие, что Виктору подумалось: моргни Людмила – и он ощутит их бархатный шорох.

– Типа того, – проронила она. – Воспылал…

– Вы поднимитесь, или вас тут на ночь оставить? – осведомился Борис.

Люда свалила с себя Мухина и взялась за протянутую Корзуном ладонь. Виктору никто не помогал, и он встал сам – с трудом вздыхая и придерживая живот.

Мужчина, упавший за кирпичным корпусом, шевельнул ногой и замер.

Из ворот показался зачумленный Тихоныч.

– Вы еще здесь?! Вы еще кого-то?..

– Бегом назад, – скомандовал Борис. – Зарыться и уснуть на полчаса!

– Ну-ка… – Мухин забрал у Люды ее пистолетик и медленно обошел кирпичное строение.

Раненый лежал лицом вниз, беспомощно раскинув руки, и даже если он притворялся, тянуться к «Вальтеру» ему было слишком далеко. Пиджачок – хороший, светло-серый в белую рельефную полоску, – уже пропитался кровью и теперь напоминал халат для маскировки на скотобойне. На правой лопатке влажно блестела черная прореха, хотя сзади Борис в него стрелять не мог. Судя по размерам лоскута, картечь вырвала его изнутри, предварительно пробив тело.

Мужчина снова пошевелился – так слабо, что не сдвинулся и на сантиметр.

– Куда спешишь, человек? – сказал Виктор и, взяв его за чистый рукав, перекатил на спину. – Ффууу… Да мы с вами, гражданин, встречались… Неказисто выглядишь, Олежек.

– Серьезно?.. – прохрипел тот, мучительно улыбаясь. – Тогда лучше выглядел?

– Когда я тебе стулом башку разнес? Так же, примерно.

– Креслом… – поправил Олег. – Не стулом – креслом. Ножка острая… стальная, падла… Вот так вот, брат… Витя, Женя… как тебя… Ты сюда, а я отсюда. Не жизнь – беготня сплошная…

– Ты это погоди, «отсюда»!.. Поговорим, может? Рана у тебя тяжелая, помирать трудно будешь. В общем, условия прежние. С меня – пуля в сердце.

– Хрен тебе, – ответил он, корчась. – Условия мои.

– Тебе что, не больно?

– Больно?.. Так, покалывает маленько… Больно – это когда душа… ясно, Женя?

– Я не Женя.

– Мне-то что? Хоть Витя, хоть Иван… – Он закашлялся и сплюнул себе на рубашку какой-то темный сгусток. – …хоть Иван Иваныч. Сперва я спрошу. Потом ты… если успеешь.