Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02

Кстати, схожая участь постигла и другого основоположника фэнтези — Мервина Пика. Его трилогия о замке Горменгаст считается классикой жанра, однако на русский язык до недавних пор не переводилась. Исправить положение взялось некое украинское издательство, выпустившее первую часть трилогии. Смею заверить читателя: Мервина Пика в этом издании нет, хотя его фамилия значится на обложке. Вместо романа, напоминающего в оригинале воздушную, ажурную конструкцию, читателю предложили нечто неудобоваримое и непереносимо скучное. Игру слов подменили игрой в слова; ни к чему, кроме провала книги, это привести не могло.

Большинство критиков относит сочинения Лавкрафта к жанру «хоррор». По всей видимости, эти критики не слишком внимательно читали его произведения. Лавкрафт отнюдь не Стивен Кинг и не Джеймс Блейлок. Наряду с лордом Дансени, (Элджерноном Блэквудом и Джеймсом Кей-беллом он является отцом-основателем «мистической», «готической» фэнтези, представленной ныне такими именами, как Колин Уилсон, Брайан Стейблфорд, Брайан Лам~ ли и Джон Краули. Каждый из них позаимствовал от учителя что-то свое: Стейблфорд — готическую атмосферу, Уилсо — верность Древним Богам, Краули — лавкрафтовскую метафизику. Среди учеников Лавкрафта, входивших когда-то в круг избранных, с которыми он поддерживал переписку, числятся Генри Каттнер, Роберт Блох, Огаст Дерлет и Фриц Лейбер.

Отличие «готической фэнтези» в духе Лавкрафта от произведений а-ля Стивен Кинг заключается в том, что Лавкрафт экзистенциален, его интересует «онтологическая уязвимость», то есть страх перед жизнью. Психолог Р. Лэинг расшифровал это понятие так: если человек пасует перед жизнью, боится, что «сделан не из того материала», любой контакт с ближним для него потенциально катастрофичен. Онтологическая уязвимость, кстати сказать, проявлялась у Лавкрафта не только в его произведениях, но и в жизни. Писателя называли «затворником из Провиденса» — он практически не покидал свой дом в этом городе Новой Англии. Умер же Лавкрафт — в полном соответствии с принципом онтологической уязвимости — до того, как стал популярен, в убеждении, что все написанное им никуда не годится.

Что такое «готическая фэнтези», Лавкрафт объяснил в своем знаменитом эссе «Сверхъестественный ужас в литературе». Вот что там сказано: «Древнейшее и сильнейшее человеческое чувство — страх, а древнейший и самый сильный страх — это страх перед неведомым. Вот откуда берет свое начало литературный жанр мистического ужаса… Те, кто хочет читать подобные книги, должны обладать богатым воображением и способностью отрываться от действительности. Лишь немногие способны вырваться из тисков повседневности и услышать потусторонние звуки. Потому-то истории из реальной жизни пользуются таким успехом у большинства читателей; в этой популярности нет ничего удивительного, ибо реальная жизнь — основная составляющая человеческого опыта. Но иногда взор даже самого твердолобого рационалиста проникает за пределы реальности, и никакое рациональное объяснение, никакие фрейдистские штучки не в состоянии унять трепет, возникающий в душе при шорохах в печной трубе или шепоте ночного леса… А когда к чувству страха добавляются любопытство и восхищение неведомым, возникает весьма своеобразное ощущение; оно преследует человечество на протяжении всей его истории. А потому дети всегда будут бояться темноты, а взрослые люди со склонностью к метафизике будут вздрагивать при мысли о диковинных формах жизни в загадочной межзвездной пустоте — или у нас под боком, на нашей планете, в том гнусном измерении, в которое проникают лишь мертвецы и безумцы».

В своем эссе Лавкрафт выстраивает ряд «мистической фэнтези» от Петрония с Апулеем через готический роман к Эдгару По, Уильяму Ходжсону, Артуру Макену и Монтегю Джеймсу. Его собственное творчество, пожалуй, ближе всего к шедеврам «безумного Эдгара». Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить между собой «Лигейю» и «Герберта Уэста — реаниматора», «Падение дома Ашеров» и «Того, кто крадется во мраке», «Маску Красной смерти» и «Праздник». Причем о подражательстве здесь не может быть и речи: дело в сходстве мировоззрений, мироощущений, в той самой отстраненности — или остраненности, — которую отмечали у обоих писателей. «Истинный мистический ужас, — писал Лавкрафт, — больше, чем загадочное убийство, груда костей в углу и пятна крови на стенах, больше, чем призрачная фигура в белом, бряцающая цепями в полном соответствии с традицией. В произведении должна присутствовать атмосфера неведомого, от которого захватывает дух, а еще должен быть намек на то, что известные человеку законы природы, его единственная защита от демонов хаоса, вовсе не так незыблемы, как нам внушали с детства». Думается, Эдгар По с готовностью подписался бы под этими словами.

Вот, похоже, и ответ на вопрос, почему Лавкрафта не издают в России. А разве переиздают Эдгара По или Натаниэла Готорна? Уильяма Годвина и Бульвер-Литтона? На этаком «безрыбье» следует поблагодарить тех, кто отважился напечатать Амброза Бирса, кто выпустил книги Мэтью Г. Льюиса и Энн Радклифф. Глядишь, со временем российские издатели доберутся и до Лавкрафта…

Рецензии

----------------

Вольфганг и Хайке ХОЛЬБАЙН

ЗЕРКАЛЬНОЕ ВРЕМЯ

Москва: Армада, 1996. — 393 с. Пер. с нем. Т. Набатниковой.

(Серия «Мир приключений»). 10 000 экз. (п)

=============================================================================================

Известный немецкий писатель на этот раз предстал перед нами не один, а с супругой. Надо сказать, что «семейный подряд» Хольбайнов оказался весьма удачным — вдвоем они создали большое количество произведений для подростков. «Зеркальное время» — первый роман, которым издательство «Армада» открывает новую серию, знакомящую любителей фантастики с творчеством плодовитой парочки.

Подросток Юлиан в силу переходного возраста не вполне, как принято говорить, толерантен. К тому же его папаша — богатый иллюзионист, балующий своего сынка. Разумеется, такой парень не может не вляпаться в какую-нибудь скверную историю. И вот однажды он оказывается… в Зазеркалье! Но это не причудливый и веселый гротеск, в котором некогда оказалась знаменитая героиня Льюиса Кэрролла, хотя и здесь присутствует некая Алиса (аллюзии вполне прозрачны). Для Юлиана страной чудес оказывается прошлое. Его забрасывает в 1908 год. Приключения, подвиги, осознание собственных ошибок. В итоге же получился добротный роман, местами чуть затянутый, но тем не менее вполне адекватный жанру. Правда, не вполне ясно, на какую аудиторию ориентируется издательство. Действительно, во многих странах фантастика — это, как правило, литература для подростков. Отсюда и некоторая ее «легковесность», что ли. Да и у нас в эпоху расцвета (60-е годы) фантастика в массе своей была рассчитана именно на юное поколение и только впоследствии в лучших своих образцах ушла в социальность, философичность и психологизм. Не исключено, что общая тенденция развития фантастики приведет к уходу небольшой части литераторов в так называемую «серьезную» прозу, существенно сократив круг своих читателей. Другие же, всерьез восприняв реалии рыночной экономики, усилят развлекательный характер своих произведений, неизбежно обращаясь ко все более и более юной аудитории, по мере того, как поколение за поколением будет уходить в компьютерные миры виртуальной реальности. Читающий подросток станет явлением, вполне достойным занесения в Красную книгу культуры.