Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02

Формирование «нарциссической патологии характера» — так это называется — менее очевидно, если речь идет не о богачах, но о семье скромного инженера. Хотя материальный достаток тут не важен: в последнем случае роли мамок-нянек успешно играют бабушки.

Такие дети вырастают несчастными людьми. К психотерапевту они приходят уже взрослыми, приходят, потому что НИКТО ИХ НЕ ПОНИМАЕТ. А никто не понимает оттого, что они не делают ровно ничего, чтобы быть понятыми. Они страдают глубоким личностным дефицитом. У них, образно говоря, нет ничего своего, и они вынуждены «затыкать дыры» своего внутреннего мира, «хватая» все подряд. Любимые эмоции этих людей — стыд и гнев. Они либо стыдятся сами, либо делают все, чтобы окружающие испытывали это чувство. Их жадность имеет ту же природу. Они не говорят «я» — они говорят «мое». Часто они бывают удачливыми: приобретение хотя бы отчасти «связывает» такую личность воедино. Известный современный психоаналитик Отто Кернберг справедливо заметил, что они не знают любви — им знакомо лишь восхищение.

Нарцисс, как известно, отверг дары влюбленной в него нимфы и предпочел живым существам собственное отражение, над которым в конце концов и зачах. Метафора отражения, зеркала — основная метафора психоанализа; единственная любовь, которая известна Нарциссу, — любовь к себе — его погубила. Любви другого человека Нарцисс принять не может, потому что она лишит его остатков собственной идентичности…

Не могу согласиться, когда о таких истерзанных детях говорят: «избалованный ребенок». Баловать — значит любить человека и понимать, чего он хочет. Я думаю, что детей надо баловать в прямом смысле слова: мы их любим, развлекаем, хотим сделать им приятное, дать вкусненькое, хотим, чтобы у них на лице чаще появлялось счастливое выражение… «Маленький деспот», напротив, обычно напичкан тем, что ему самому вовсе не нужно, и, повторяю, ему недостает самого главного: родителя нежного, который поддержит, утешит, и родителя строгого, который ограничит в чем-то, накажет, если маленький человек провинился. Но всегда поймет, будет рядом.

У меня на приеме был «новый русский», человек, который, по его словам, уже обеспечил не только своих детей, но и внуков. Бизнесмен жаловался на жену, уделяющую детям мало внимания: есть и кухарка, и гувернантка, и шофер, а она… Этот человек советовался, кого из прислуги еще взять в дом, чтобы жена наконец начала заниматься детьми. Он воспринимал эмоциональную связь в семье как некую отдельную функцию.

Самое трагичное, что, когда «эмоционально дефицитарные» дети вырастают, им по сути не в чем упрекнуть своих родителей — ведь у них «все было», их упреки будут выглядеть черной неблагодарностью. Вот такая ловушка…

Можно ли прервать порочный круг, если человек попал в него? К счастью, жизнь дает много возможностей. Это и общение со сверстниками (опять-таки классический пример — «Принц и нищий» Марка Твена), с другими взрослыми, случайные встречи… Ну, а если человеку совсем уж не повезло и он мучается от этого, «другим» может стать психотерапевт.

Но вот о чем взрослым, наверное, стоит напомнить: для любого ребенка главная радость — радовать собственных родителей. Он хочет им нравиться и потому желает «воспитаться». Только от большого отчаяния ребенок может отказаться от попыток понравиться маме и папе. Нормальные дети воспитываются радостно. И если у вашего сына или дочки появились наклонности маленького тирана, не ищите причины только в нем. Посмотрите в зеркало.

Бейте палками лягушек:

Это очень интересно.

Отрывайте крылья мухам,

Пусть побегают пешком.

Тренируйтесь ежедневно,

И наступит день счастливый —

Вас в какое-нибудь царство

Примут главным палачом.

Кирилл Королёв

НЕВОСТРЕБОВАННЫЙ ТАЛАНТ

Азимов, Брэдбери, Саймак… Эти имена знакомы российскому читателю едва ли не с раннего детства. Но если спросить, кто такой Говард Лавкрафт или Кларк Эштон Смит, ответить сможет, в лучшем случае, один из десяти. Авторы «твердой НФ» в России гораздо популярнее, нежели авторы фэнтези, их гораздо лучше знают. Такое ощущение, что фэнтези на российской почве упорно не приживается.

Впрочем, популярность имени — явление, если можно так выразиться, весьма инерционное. Возьмем, для примера, ну, скажем, творчество Роберта Шекли. Все мы знаем и любим этого писателя, а потому жадно берем его новые книги «позднего периода». И разочарованно переворачиваем последнюю страницу. Однако магия имени продолжает действовать, а потому на русском языке выходят новые «Миры Роберта Шекли» и на некоторое время становятся бестселлером.

Но вернемся к вопросу, которым задались выше: прижился ли жанр фэнтези на российской почве? Мне представляется, что правильнее было бы говорить не об укоренении, а всего лишь о прорастании. Иными словами, к фэнтези наша аудитория только «присматривается». Что удивительно, этот процесс идет как бы с конца, то бишь от омеги к альфе. Читателя знакомят с новинками зарубежного книжного рынка, он узнает имена новых авторов, а история жанра по-прежнему остается для него загадкой. Восполнить этот пробел российские издательства не торопятся.

Лавкрафту вообще в России не везет. Печатали его мало и почти исключительно рассказы, то есть далеко не лучшую часть творческого наследия. И все же магия его творчества, даже поданного в таком усеченном виде, привела к созданию российского Лавкрафтовского общества, но о нем уже давно ничего не слышно. Между тем, на Западе книги Лавкрафта переиздаются до сих пор, выходят многочисленные подражания, активно раскупается «Ктулхианская энциклопедия» — справочник по так называемым «мифам Ктулху», которые принадлежат перу писателя. Может быть, объяснение этому лежит на поверхности? Может, все дело в языке, в стиле? Ведь Азимова и Кларка, которые не претендовали на звание блестящих стилистов, тем не менее переводили на русский признанные мастера — Н. Галь, И. Гурова, Л. Жданов и другие. А на произведения Лавкрафта, поскольку ситуация изменилась и книги начали не выпускать, а штамповать, «бросили» молодое поколение со знанием иностранного языка на уровне третьего курса института. Да Бог с ним, с иностранным — эти, с позволения сказать, переводчики родной-то язык знали хуже детсадовских ребятишек! Но ведь Лавкрафта отличает не только богатое воображение, а именно стиль — безошибочно узнаваемый, «лавкрафтовский». И если при переводе опускать все мало-мальски сложные места, если передавать затейливые периоды двумя-тремя рублеными фразами, от автора ничего не останется. Так оно, собственно, и произошло.