Андрей Платонов - Фантастика-1988,1989

Ах, как трудно было ему, как ему тогда было трудно!

Тогда-то он и встретил Лизу. Она была лаборанткой в его институте. Работала на кафедре экспериментальной физики. А ему как раз нужен был эксперимент. Видеть ему ее приходилось довольно часто. Институтские остряки называли скромную, тихую и приветливую молодую лаборантку Джокондой. Она и вправду походила на Джоконду своей совершенно обычной внешностью. А в придачу ко всему этому явному внешнему сходству ее и звали-то Лиза. Никогда до того Сергей с ней ни о чем не говорил. А тут попросил о помощи. Может быть, потому, что добрая, вот и попросил.

Она согласилась помочь ему. Работали много. Сергей проводил в лаборатории целые дни. Сначала он вообще ее не замечал. Может быть, вот потому, что не замечал, она и согласилась помогать ему. А потом он почувствовал, что без ее помощи не Может ничего, ни шага в своем эксперименте. Ее простота, доброта, отзывчивость и чуткость были так ему нужны, что не встреть он ее утром в институте, он ничего не мог, все валилось из рук.

В общем, он в нее не то что влюбился, а просто сроднился с нею бесконечно. Он пришел к ней, когда она заболела, и с того дня они стали мужем и женой.

Он занимался проблемой шаровых молний. Сомнительной, на взгляд многих физиков, и бесперспективной. Считалось, что сегодня для решения ее нет ни научного, ни экспериментального аппарата, а значит, пусть ею занимаются безответственные авторы популярных брошюр и фантастических романов.

Пробить эту почти трехсотлетнюю стену научной косности в одиночку Сергей не смог, как ни старался. Расплачиваться за дерзость пришлось расставанием с альма-матер, к слову сказать, давшей Сергею очень много. Диссертация была сделана, в целом сочтена интересной и рекомендована к доработке. На том дело и кончилось. Сергей прочно выпал из графика защит, а житейская неустроенность (надо было как-то жить) одолевала.

И тут произошло событие, внезапно заставившее Сергея по-новому посмотреть и на себя, и на Лизу, и на свою работу.

В комнатке у Лизы (она жила в коммуналке) была масса всяческих картин, рисунков, масок, эскизов декораций. Оказалось: предки ее кочевали по России с бродячим театром, причем театром кукольным и драматическим одновременно. Были они итальянцами. Жили в России чуть ли не со времен Алексея Михайловича, а может, и раньше. Откуда и когда приехали — в точности никто не знал. Но вот что поразительно: куда бы их ни заносила судьба, повсюду они возили с собой старинную, ветхую и почти истершуюся от времени гравюру с портретом молодого человека и упорно считали, что это молодой Леонардо. У этой актерской семьи была приобретена в Астрахани в XIX веке замечательная «Мадонна Бенуа». С гравюрой же они не расставались, как ни трепала их нужда. Впрочем, заглядывали к ним искусствоведы, смотрели гравюру, ничего в ней особенного не нашли: во-первых, копия с оригинала, любительская, во-вторых, кто там на ней изображен — неизвестно. На том и заглохло. Но гравюра — ладно. Сергей увидел в комнатке Лизы портрет женщины поразительной красоты. Представьте, если можете, огромные печальные глаза, высоченная прическа наподобие гейнсборовской герцогини де Бофор и глубочайший синий с золотом фон вокруг.

У Сергея фазу упало сердце: Рокотов! Кто же еще так мог?

Стал расспрашивать Лизу. Ну, уж тут целый роман. Была такая модная актриса из крепостного театра, между прочим, итальянка, муж у нее была крепостным актером. Слава о ней гремела по всей России. Играла она в прадедушкиных классических трагедиях так, что зрители только что не на золотых коврах ее в театр вносили и выносили. Но — суров восемнадцатый век: барин заставил мужа ее зимой на медвежьей охоте Расина играть! А тот возьми и умри на другой день. Впрочем, так оно, видать, и было задумано, чтобы муж от простуды сгорел, а барин фазу же сделал интересное предложение итальянке и получил — нет. Итальянка бушевала добрых три часа, обвинив барина в преднамеренном убийстве, в покушении на ее честь, в бессовестном обращении с актерами, да во всех смертных грехах фазу. Барин слушал-слушал, а потом велел слугам своим замуровать бунташную актерку в холодном подземелье — была такая барская забава с непокорными.

И умереть бы ей страшной смертью, если бы не сосед — помещик, большой оригинал и чудак. Он эту итальянку спас, отбил у барских слуг и увез в Питер — просить защиты у императора. Там он ее и похоронил да и правду сказать: кто ж такое вынести сможет? Говорят, убивался и страдал необыкновенно. А вернулся — от всего его замка один флигель только полуразрушенный и полусгоревший. Говорили, молния ударила в мастерскую, где занимался он физическими опытами. Фамилия его была, кажется…

— Косминский, — тихо подсказал Сергей, и Лиза удивленно кивнула.

— А портрет этот, — закончила она свой рассказ, — написан был уж после смерти итальянки, одним знакомым художником, большим поклонником ее драматического таланта.

— А ты? — спросил неожиданно Сергей.

— А я приехала сюда в Москву к тетке из провинции, издалека, из Астрахани, здесь и осталась. Я ведь одна, сирота. Родители бродяжили с театрами, им было не до меня, с, бабушкой выросла. А потом в детском доме жила. Так и школу закончила. Там и тетка меня отыскала. Вот и все.

— Ну а итальянка эта, она тебе кто?

— Да как же, эта итальянка и Косминский — мои прямые, хотя и дальние, предки. Это мне тетка все и рассказала, с ее слов об этом и знаю. Тетка, помню, уговаривала ни за что не идти в театральный. Сама-то она геологом всю жизнь проработала. Меня уже потом разыскала. Она одинокая была. А я и не думала в театральный. Зачем это мне?

…Сергей вышел из домика, и звездный холод охватил его. Полночь приближалась. Все небо, усыпанное точками звезд, казалось, смотрело на него миллионами глаз, как будто именно ему и решать загадку вечности. И он такой маленький, беспомощный в своей беде, помнил себя еще ребенком здесь, на этих дорожках, и помнил цветы, которые дарили всем, кто приходил сюда. И отец, и дед его, и прадед были провинциальными учителями физики. Этот флигель был его домом, его эпосом, его историей и археологией. Какие-то прошлые жизни оставались в нем жить глубокими тенями. И то, что было с Косминским, и то, что было с итальянкой актрисой, то, что жило в легендах о Леонардо, все это было его, было с ним, было всегда. И жизнь, какие бы странные и случайные параллели всему ни приходились под рукой, жизнь обещала открытия и новости еще более удивительные. Сергей лег на траву, стал смотреть на звезды, вспомнил Лизу — ровно год тому назад, ох, этот год без нее, нет, но что же это все-таки было? — и сами собой пришли стихи, каких ждал долго, может, год или вечность.