Джудит Тарр - Солнечные стрелы

Эй, храбрецы, закричала она, это всего лишь маленькая хорошенькая кошечка. Не волнуйтесь, она никого из вас не съест. По крайней мере до тех onp, пока вы будете верно служить своему императору. Напряжение спало. Гвардейцы разразились громким и необидным хохотом, оленейцы поняли, какого направления им следует держаться, опускаясь в промытую солнцем долину. Странная парочка возглавляла ее. Высокий мужчина в расшитом золотом походном плаще и худенькая женщина в лохмотьях. Они ехали бок о бок и весело болтали о том о сем. Но на некоторые вопросы Эсториана Сидани умудрялась не отвечать. Где она обреталась до сих пор и как разыскала Юлию, можно было только догадываться. Не зря она слыла великой мастерицей хранить свои секреты. Почти как асанианка, подумал Корусан. Городок не впустил их. Чума, милорд , заявил местный лорд, пряча глаза. Он с удовольствием предоставит его величеству для ночлега свои поля и дюжину жирных баранов. Он лгал. Эсториан был не настолько глуп, чтобы не понять этого, однако советы взять стены города приступом отверг.

Там нет повстанцев, сказал он, и потом, я предпочитаю открытое небо любой крыше над головой. Не так уж плохо, подумал Корусан. Место, отведенное под лагерь, было чистым, подходы к нему просматривались со всех сторон. Палатки хорошо защищали воинов от холода, а то, что бараны оказались не слишком жирными, никого не волновало. В походе и змея пища. Мрачные предположения Корусана не оправдались: император не стал брать котенка в постель. Тот был слишком мал, чтобы обходиться подолгу без матери. Шатер императора, слава богам, не превратился в зверинец. По крайней мере на эту ночь. Ласки черного короля были горячими, но краткими, спустя мгновение после мучительных содроганий он крепко спал. Корусан оперся на локоть, разглядывая спокойное лицо спящего. Он стал частью его существа этот варвар, глупец, сумасброд. Он положил ладонь на щеку Эсториана. Тот не пошевелился. Пальцы Корусана согнулись наподобие птичьих когтей, погрузились в шелк бороды черного короля, царапнули горло, плечо, грудь, потом сжались в кулак прямо над мерно бьющимся сердцем.

Если бы в этом мире не существовало тебя, сказал он, я бы умер от отчаяния. Его рот искривился в горькой гримасе. Я хотел поймать тебя, но попался в ловушку сам. Да, безусловно, это произошло. Когда? Неизвестно. Возможно, тогда, когда Корусан пробудился один в постели черного лорда, а возможно, еще раньше, когда он впервые увидел лицо врага, которого поклялся уничтожить. Любовь черного короля не может сравниться с тем, что испытывает к нему Корусан. Сердце Солнечного лорда открыто, возле него греются миры. А Корусан подобен искре, летящей в ночи, он мал и недолговечен. В нем может уместиться только одна-единственная любовь... и единственная ненависть. И человек, к которому обращены эти чувства, спокойно спит рядом с ним, словно ребенок или святой. Корусан медленно встал. Черный король продолжал спать. Его пылающая рука свесилась с края постели. Корусан отвернулся. Одетый, вооруженный, укрытый вуалью, он выскользнул из шатра. Лагерь спал, заливаемый светом двух лун, все костры были погашены. Но в центре бивачной площадки тлели угольки, там сидела странная женщина, встретившаяся им на дороге. Ясная Луна стояла высоко, на ее лик то и дело набегали быстро несу щиеся тучи. Большая Луна висела над восточной линией горизонта, словно огромный кровавый глаз. Двойной свет падал на волосы незнакомки, и они попеременно казались то опушенными инеем, то обведенными красно-бордовой каймой. Она шевельнулась и посмотрела на подошедшего. Ее голос был тих и неясен, словно она говорила сквозь сон.

Хирел? Корусан замер. Ему показалось, что он ослышался. Незнакомка плотнее закуталась в свой плащ.

Хирел Увериас?

Он умер. Собственные слова показались ему плоскими и тяжелыми. Скиталица улыбнулась.

Ты явился, как обещал. Но я не думала, что ты придешь в том же обличье. Как, во имя ада, она может разобрать, кто стоит перед ней, если не видит лица? Он вдруг почувствовал себя беззащитным при всех своих мечах и вуали.

Мадам, мягко сказал он, понимая, что говорит с сумасшедшей. Вы ошибаетесь. Я оленеец. Золотая империя умерла.

Откуда какому-то оленейцу взять такие глаза? Он чувствовал жар, исходящий от ее тела, слышал тяжелое дыхание чужеземки. Свет лун косо падал на ее лицо. Она, наверно, была хороша в юности, достаточно хороша, чтобы вертеть хвостом, разбивая сердца мужчин. Сидеть по ночам у костра вполне в ее стиле. Она, должно быть, неплохо поет и, говорят, знает массу всяких историй. Скиталица вскинула руку. Он отшатнулся, но она опередила его. Холодный ночной воздух обжег его щеки. Он схватился за меч, но так и не вынул клинок из ножен. Взгляд чужеземки словно лишил его сил. Огромные черные глаза проникали в глубину существа.

Я забыла, сказала она, как ты прекрасен.

Ты должна умереть, выкрикнул он, задыхаясь, ты увидела мое лицо. Она засмеялась.

Я и так уже мертва, дитятко. Много лет как мертва. Взгляни сюда. Она вновь вытянула руку, повернув ее вверх ладонью. Золото. Золото, перемазанное пеплом, покрытое серыми шрамами. Он узнал очертания. Он только что целовал этот знак, и прижимал к своему обнаженному телу, и пугался, что небесный огонь опалит его, а черный король смеялся и гладил Корусана пылающей словно солнце рукой.

Я пыталась избавиться от него, продолжала сумасшедшая, как будто не замечая его замешательства, голос ее был мягок и обманчиво тих. Я взяла самый острый нож и стала резать. Боль была не сильнее той боли, которую эта вещь причиняла мне с самого рождения. Плоть расступалась, но золото уходило в кости, срасталось с ними. Тогда я решила отрезать всю кисть видишь шрам? Но сталь ножа расплавилась, не причинив мне большого вреда. Порезы затянулись быстро, и расплавленный металл, смешавшись с золотом, погасил огонь. Я была рада этому, но теперь эта штука замораживает меня. По временам она становится холодной как лед.

Боги, прошептал Корусан. Неужели ты...

Саревадин. Она улыбнулась. Ты всегда медленно узнавал меня.

Я не Хирел! закричал он. Я Кору-Асан из Оленея, а ты старая окоченевшая кочерыжка.

Конечно, легко согласилась Скиталица. Все мертвецы таковы. Он ухватил ее за плечи. Они были костлявы, но горячи, как угли костра.

Ты не более мертвая, чем я!

Естественно, опять согласилась она и обхватила руками его запястья, но не затем, чтобы оттолкнуть: она пыталась твердыми пальцами нащупать его пульс. Кто послал тебя? Джания? Он клацнул зубами, резко выпрямился и в ужасе посмотрел на нее.

Я никогда не одобряла этой затеи. Пятьдесят братьев, посаженных в тюрьму, причиняли нам огромное беспокойство. Ты не знаешь, сколько они еще прожили после меня?