Виталий Вавикин - Желание верить (сборник)

История восемьдесят пятая (Среди пыльных дорог и далеких звезд)

1

Шел февраль 1946 года. Возвращение домой затягивалось, и Гарри Вейман ловил себя на мысли, что совершенно не спешит с этим. Сначала он не хотел уезжать, теперь не хотел возвращаться. Особенно после того, как появилась высокая чешка по имени Власта. Иногда обретенные на фронте друзья подшучивали над Гарри из-за чешки, но он старался не обращать на это внимания, по крайней мере, не обижаться и не чинить расправу, как делал это в годы сухого закона. Тогда он был еще совсем молод, и совершенно не задумывался, настанет для него завтра или нет. Пули свистели где-то рядом, а он смеялся и говорил, что живет одним днем. Возможно, именно поэтому он и выжил в те годы. Как и выжил после, в Европе при освобождении Парижа, Марселя, у линии Зигфрида, при форсировании Рейна. И все это время рядом были Скот Хэлворсон и Кевин МакЛин. Первый все время собирал жуков и редкие травы, мечтая по возвращении защитить докторскую по биологии, второй скромно надеялся, устроиться пианистом в какой-нибудь небольшой бар. Был у них и еще один, общий друг – старая, добрая винтовка М-1, хотя ботаник Хэлворсон иногда изменял ей со снайперским Спрингфилдом. Не то что бы этот очкарик был хорошим стрелком, но иногда ему удавалась пара, другая хороших выстрелов. Иногда Вейман спрашивал себя, какого черта он связался с этими двумя неудачниками, но ответа никогда не было. Они познакомились в дни операции Оверлорд. Люди вокруг гибли сотнями, тысячами, и никто (ни МакЛин, ни Хэлворсон, ни Вейман) не надеялся, что удастся выжить. Пули пролетали так близко, что к их свисту можно было привыкнуть. Запах крови и разорванных внутренностей стал чем-то естественным. Живые и мертвые жили бок о бок, умирали бок о бок. В те моменты никто не думал о будущем, не думал о прошлом. Было лишь настоящее. И в настоящем началась их дружба. После это, наверно, было уже главным, всегда отметая на второй план то, кем они были прежде и кем станут по возвращении. У Хэлворсона на среднем западе осталась собака, девушка, которая обещала ждать и брат, который к его возвращению должен уже был стать совершенно взрослым. У МакЛина в Калифорнии остались лишь надежды, да мутные воспоминания о богатых женщинах, которые довольно часто брали молодого пианиста под свое крыло. У Веймана в Иллинойсе осталась жена по имени Ханна и сын четырех трех лет – Алекс. Но все это было там, по ту сторону океана. В самой Европе не было ничего, кроме дружбы и воспоминаний.

Что касается Власты, то все случилось как-то внезапно. Вейман даже сам не особенно понимал, как такое произошло. Вчера девушка просто шла рядом, а сегодня, они уже проснулись в одной кровати. Дом, в котором они остановились, был старым, и Власта, сидя на кровати, рассказывала на ломаном английском, как оказалась в Париже.

– Какого черта?! – сказал тогда своим друзьям Вейман. – Мы все равно все здесь рано или поздно умрем.

Но никто из них не умер. Больше – Власта дождалась его, а он… Он не сомневался, что она будет ждать. Ему было почти сорок. Ей – почти двадцать. Стройная, пышная, цветущая. Единственной проблемой их отношений был плохой английский Власты и отсутствие чешского у Веймана. Хотя говорили они мало. По крайней мере, мало понимали друг друга. Вначале, потом же лежали иногда часами рядом друг с другом и рассказывали о чем-то на родных языках. Рассказывали так много и так долго, что когда настало время уезжать, Вейман понял, что не оставит чешку на этом чужом материке. Друзья промолчали. Хэлворсон был почти в два раза младше Веймана, поэтому считал, что тот лучше знает, что делает, а пианисту было плевать. Ему в последние дни перед отбытием вообще было на все плевать. Он словно не хотел уезжать, словно все время жил мечтами, а теперь испугался, что все планы, которые он строил, придется воплощать в жизнь.

2

Город, в котором они остановились, был грязным и каким-то по-европейски съёженным, спрессованным. Пенсильвания встретила героев без оркестра и бросавшихся на шею девушек. Не было ничего подобного и в Нью-Йорке. Вся слава досталась тем, кто демобилизовался первыми, а на последних никто не обращал внимания, словно у людей уже не хватало запала на радость.

– Свон-сити, – сказал Хэлворсон, направляясь в свой номер, чтобы переодеться.

– Что? – растерялся МакЛин.

– Название этого города.

– Ах, да… – пианист нахмурился, закурил.

– Переживаешь, что ехать дальше всех? – спросил его Хэлворсон.

– Дальше всех? – МакЛин вздрогнул.

– Ну, да, – улыбаясь, пожал плечами Хэлворсон. – Сегодня Вейман встретится со своей семьей. Завтра я доберусь до своего дома…

– Вейман, хочет остаться с чешкой. – МакЛин не без надежды покосился на бывшего гангстера, и снова повернулся к Хэлворсону. – К тому же, кто знает, может быть, мне удастся уговорить их поехать со мной в Калифорнию.

– В Калифорнию? – оживилась чешка, услышав знакомые слова.

– Ты хочешь поехать в Калифорнию? – просиял пианист.

– В Калифорнии тепло! – сказала Власта, и МакЛин так и не смог понять, поняла она, что он зовет их с собой или нет.

– Да! В Калифорнии тепло, – протянул задумчиво Вейман.

– А в Иллинойсе холодно, – осторожно напомнил ему МакЛин.

– Иногда очень даже холодно. – Вейман обнял Власту за плечи и потянул в сторону крайнего номера.

Девушка что-то сказала ему на Чешском. Вейман кивнул, хотя не понял ни одного слова. Фотография жены и сына, которую он все еще хранил в кармане, была старой, и на ней было уже почти ничего не разобрать. Сейчас Вейман пытался вспомнить, как выглядит Ханна. Вспомнить лицо сына он даже не пытался. «Алекс все равно вырос и изменился, – говорил он себе. – Вот только…»

Вейман посмотрел на часы. Встреча с женой планировалась лишь два часа спустя, и теперь он винил себя за то, что позвонил из Филадельфии домой. Если бы не было этого звонка, то Ханна ждала бы его в Иллинойсе, а так… Он посмотрел на чешку. А так он даже не успел ничего придумать, не успел решить, что сказать, как сказать. Нет, отказываться от Алекса ему не хотелось, но вот Ханна… Да, с Ханной действительно была проблема. «Может быть, стоило сказать ей о Власте по телефону?» – подумал Вейман и тут же рассмеялся. Он выжил в Чикаго во время сухого закона, он прошел через Оверлорд, и никогда не боялся, а здесь… Хотя, возможно, страха не было и здесь. Да. Скорее совесть. Далекая, забытая, но все-таки совесть…

– Не возражаешь, если встречусь с семьей сначала один? – спросил Вейман Власту.

– Один? – переспросила она, пытаясь уловить значение непослушных слов.

– Без тебя.

– Без меня, – она нахмурилась, кивнула. – Твоя семья. Ты. Без меня?