Александр Силецкий - Дети, играющие в прятки на траве

— Собачники, — тоскливо прошептал Харрах. — Нутром вот чувствую — они!

— А что им делать здесь — впотьмах, в такой-то ливень? — усомнился я.

— Да именно сейчас-то самая для них погода, — зло сказал Харрах. — Конечно! Им теперь раздолье, и концы, как говорится, в воду… Слышал крики? Это они там кого-то… Мстили, значит. Или просто, чтобы запугать — других. Нам бы отсюда сматываться надо. И скорее!

— Но куда? — опешил я. — Сам говоришь: назад дороги нет. Неужто, думаешь, их много и они придут сюда, на этот берег? Сомневаюсь.

— Ну и зря! Они по одиночке не работают, — сказал Харрах, то ли от холода, то ли от страха лязгая зубами. — Могут и не появиться — так, в теории… Не захотят, или спугнет их кто… Но ежели придут и вдруг увидят — крышка, посылай всем пламенный привет. Да нет, понятно, они примутся прочесывать весь остров. Подстраховка, знаешь… Оставлять следы они не любят.

— Объяснил!.. Куда же нам деваться? — повторил я свой вопрос, тихонько ударяясь в панику.

— Куда? Действительно — проблема… Плыть обратно вокруг острова — опасно, я бы не рискнул… — вслух начал рассуждать Харрах. — Да и река от ливня аж бурлит… И далеко теперь — до дома-то. Отсюда — далеко. Потом: они могли и там, на нашем берегу, на всякий случай выставить дозоры. Патрулей из города боятся, гады!.. А впотьмах пойди-ка знай, куда причалишь… Нет, назад нельзя.

— И тут — нельзя, — уныло подхватил я. — Западня, ловушка… Ну, и что теперь нам делать, а?

— И вправду — что? — Харрах немножечко помедлил. — А давай-ка — в мертвый город!

— Ты с ума сошел! — перепугался я.

— Ну, почему? Все — выход, даже лучше остальных. Туда собачники не сунутся — не их епархия. На деле-то они — трусливые скоты… А плыть — почти что рядом… Уж гораздо ближе, чем до дому. Я когда-то слышал: тут протока узкая… Впотьмах — и то не промахнешься. Да к тому же там какие-то дома еще остались, мне Яршая говорил. Укроемся в подъезде или в подворотне, или под навесом где-нибудь, хотя бы дождь пересидим, обсохнем… А как рассветет, пораньше поплывем назад. Собачники стараются днем на рожон не лезть… Пока.

— Ох, нагорит же нам за это! — всполошился я. — Вот чувствую нутром…

— Дурак, о чем ты говоришь?! — зло прошипел Харрах. — Подумаешь, ругаться будут!.. В первый, что ли, раз? Да, может, не узнают вообще! Ни ты, ни я — трепаться ведь не станем. Если только кто-нибудь увидит…

— Я, конечно, промолчу, — кивнул я, — но уж как-то… Словом, не сердись…

— А с жизнью ты сейчас не хочешь распроститься? Тебе что важней, не понимаю?! Думаешь, я сам туда хочу? Но нет другого варианта!

— Ладно, черт с тобой, — тихонько сплюнул я в густую пелену дождя. — Поплыли. Только отговариваться после будешь сам! Если и там нас не прихлопнут…

Вновь — совсем уже недалеко — раздался жалкий полувыкрик-полустон, и тотчас злобно заворчали чьи-то голоса, зашлепали по грязи чьи-то башмаки…

— Давай! — шепнул Харрах.

Мы дружно навалились, и через секунду наша лодка соскользнула в воду — вместе с тяжким всплеском, что донесся вдруг с другого конца острова, как будто в реку, сильно раскачав, забросили толстенное бревно или какой другой увесистый предмет. Я весь промок, продрог, и, что поганее всего, — мне было страшно. В информатеке и у позаброшенной часовни было хоть светло, я видел то, чего нормальным людям надлежит пугаться, — здесь же отовсюду шла опасность, могла вынырнуть из мрака в шаге от тебя и, обретя любое, в сущности, обличье, сотворить такое, что и сразу-то представить трудно. Да, могло случиться наихудшее — в любом из вариантов. Думаю, Харраху было ненамного веселее моего… Течение все время нас сносило влево, но мы неуклонно, хоть и очень медленно, гребли сквозь дождь к чернеющей громаде берега — он не был виден, но его присутствие и приближение мы ощущали чуть ли не физически… Мотор, из осторожности, Харрах включать не разрешил. Да я и сам бы, между прочим, догадался!.. Наконец под днищем зашуршал песок. Мы выпрыгнули прямо в воду — тут всего-то было ничего, по щиколотку! — и тихонько вытянули лодку за собой на берег. Замерли, тревожно вслушиваясь в каждый звук… Харрах лишь на секунду полоснул лучом фонарика вдоль линии воды, но этого вполне хватило, чтоб заметить заросли кустов невдалеке. Туда-то мы и оттащили лодку, как казалось нам, надежно затолкав ее под ветки, что стелились над водой, — укромней места, так решили мы, и не придумать… После этого мы зашагали налегке прочь от реки. Дождь лил, не прекращаясь. Где-то рядом начинался мертвый город, позаброшенный давным-дав-но… Конечно, по сравненью с нашим, заселенным, берегом здесь было адски тихо и пустынно, нам, по логике, и встретиться случайно тут никто не мог. Однако ощущение, что отовсюду за тобой следят десятки пар внимательнейших глаз, не оставляло ни на миг, а может, и усиливалось с каждым шагом… Мерзопакостное чувство, доложу я вам, дурное. Драпать хочется немедля, без оглядки — только б прочь, подальше… Но мы шли, превозмогая холод, дождь и страх, и вскоре очутились посредине натуральной улицы — с домами, с сохранившейся, притом неплохо, мостовой. Не знаю уж, чем заливали тут — бетоном или биопластиком, а может, попросту спекали выровненный грунт — так до сих пор, я знаю, поступают кое-где. Харрах сверкнул лучом вперед, назад — все пусто, никого… И — ни единого огня. До жути мертвое местечко… Впрочем, если бы сейчас со стуком растворилось где-нибудь окно или в дверях зажегся свет и на пороге бы возникла чья-либо фигура — может, стало бы еще страшней и я б наделал полные штаны, а уж орать бы начал — точно. Я не из пугливых от природы, но — нервозный, психоватый, по словам Эллерия, так что способен, в случае чего, на всякий фортель. Но никто не вышел, и нигде не стукнул ставень… Только дробный плеск дождя… Однако заходить в подъезд мы не решились, а тем паче — забираться в чью-то там пустынную квартиру. Словно продолжал здесь сохраняться дух удобного, уютного, но чуждого жилища, не людского, и нам делалось совсем не по себе, едва мы представляли, как сейчас откроем дверь, перешагнем порог и… будто сразу превратимся в тех, о ком уже и память-то навеки улетучилась… Поэтому мы, ежась и стуча от холода зубами, продолжали медленно брести по лужам, изредка светя по сторонам… Почти у всех домов остались палисадники и даже крупные сады, когда-то, видно, обнесенные красивыми заборами, в иных и крепкие беседки сохранились. Вот в одну-то из таких беседок, не особо канителясь, мы с Харрахом и залезли. Даже не подумали, спеша укрыться от дождя, что, очень может статься, здесь, под крышей, в сухости и относительном тепле, давно уже какая-либо гадость обитает, полагающая это место неприступным собственным жилищем, за которое необходимо, если что, и постоять. Не знаю, может, кто и жил здесь в самом деле — городского беглого зверья никто не истреблял нарочно, руки все не доходили, да и змеи попадались в нашенских краях, — но нам с Харрахом повезло: из темноты на нас никто не пробовал кидаться, не рычал и не шипел, вот только пахло мерзко — застоялою мочой, дерьмом и тухлой рыбой (тот еще букет веселых ароматов!) — пахло, несмотря на то, что в городе никто давно не жил, да и дверей при входе не было в помине, правда, стекла все в беседке были целы, ну, и слава богу, потому что ветер дул как раз с закрытой, защищенной стороны и дождь сюда не попадал, а каменный порожек защищал нутро беседки от возможных мелких наводнений. Задержавшись чуть на входе, Харрах быстро посветил фонариком, и мы заметили вдоль стен три деревянные скамьи, достаточно широкие и целые, чтобы на них уснуть и спящим не свалиться. Что творится на полу и под скамьями, мы разглядывать не захотели — из брезгливости и просто оттого, что в эти окаянные минуты было совершенно наплевать. Ведь основное было сделано: убежище какое-никакое все-таки нашли, собачники сюда наверняка не сунутся, спать есть где — вот и ладно. Мокрую одежду мы с себя снимать не стали: в теплом помещении и так за час просохнет, да и голышом лежать на лавках, в незнакомом месте, было боязно и… неуютно как-то… К запаху мы тоже скоро притерпелись и почти что перестали замечать. В конце концов, могло быть много хуже!..