Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Джозеф кивнул.

Мари совсем расхрабрилась:

– Ну что ж, давайте взглянем на мумии.

– Сюда, señora, – указал дорогу смотритель.

Он повел их по коридору от груды костей и, получив от Джозефа песо, отпер застекленную дверь и широко ее распахнул. Глазам Джозефа и Мари предстал еще более длинный, тускло освещенный коридор, по обе стороны которого стояли люди.

Эти люди ждали за дверью, выстроившись в длинный ряд под сводчатым потолком: пятьдесят пять вдоль левой стены, пятьдесят пять вдоль правой и пятеро в дальнем конце.

– Ну и ну, вот так штука! – вырвалось у Джозефа.

Мумии напоминали собой скорее предварительные заготовки скульптора: проволочный каркас, первичные наметки сухожилий, мышц, тонкого кожного слоя. Изваяния были незавершены – все сто пятнадцать.

Пергаментная кожа была натянута между костями, точно для просушки. Разложение тел не коснулось: испарились только внутренние соки.

– Климат такой, – объяснил смотритель. – Тела сохраняются долго. Из-за крайней сухости воздуха.

– И как долго они здесь находятся? – спросил Джозеф.

– Кто год, кто пять лет, señor, иные – десять, а то и все семьдесят.

При этой мысли нельзя было не растеряться от ужаса. Стоило только взглянуть направо – на фигуру, прикрепленную, как и прочие, к стене с помощью крюка и проволоки. Это был мужчина самого омерзительного вида, с ним соседствовало тело – очевидно, принадлежавшее женщине, во что поверить было просто невозможно. Далее помещался мужчина устрашающей внешности, а еще дальше – женщина с опечаленным лицом, словно она сожалела о том, что умерла и оказалась в столь неподходящем месте.

– Что они тут делают? – спросил Джозеф.

– Ничего, только стоят, сеньор.

– Да, но почему?

– Их родственники не внесли плату за могилы.

– А что, существует какая-то плата?

– Si, señor. Двадцать песо в год. Или же – для постоянного захоронения – сто семьдесят песо. Но здешний люд, сами знаете, голь перекатная: за сто семьдесят песо многим из них надо горбатиться года два. Потому они и несут своих покойников прямо сюда. Сперва, заплатив двадцать песо, хоронят в земле на год – с благим намерением вносить такую же плату каждый следующий год. Но на следующий год оказывается, что им необходимо купить ослика – или же в семье появляется новый рот, а то и целых три. Покойники, однако, есть не просят, но, с другой стороны, и за плуг не встанут. Бывает, что заводится и другая жена – или крыша нуждается в починке. Мертвецы, попомним, в постель с живыми не ложатся и, как сами понимаете, крышу ими не залатаешь. Вот и получается, что на покойников деньги тратить некому.

– И что тогда? – спросил Джозеф. – Ты слушаешь, Мари?

Мари считала тела. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

– Что? – негромко переспросила она.

– Ты слушаешь?

– Слушаю вроде. Что? А, да! Слушаю.

Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать.

– Ну что же, тогда, – продолжал смотритель, – по истечении года я вызываю trabajando[23], он берется за лопатку и принимается копать, копать и копать. Знаете, на какой глубине мы их захораниваем?

– Шесть футов? Как обычно?

– О нет, сеньор, нет, не угадали. Догадываясь, что по истечении года плата, скорее всего, внесена не будет, самых неимущих мы хороним на глубине в два фута. Меньше хлопот, понимаете? Решать приходится, естественно, исходя из достатка семьи умершего. Кое-кого иногда хороним на три, иногда на четыре фута, а то и на пять или даже на шесть – в зависимости от того, какими средствами располагает семья. Главное – убедиться в том, что спустя год не понадобится откапывать мертвеца заново. И позвольте заверить вас, сеньор, если уж мы хороним человека на глубине в шесть футов – значит, не сомневаемся, что доставать оттуда его нам не придется. И, знаете ли, еще ни разу мы не промахнулись: настолько точно определяем финансовые возможности наших клиентов.

Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Губы Мари шевелились почти беззвучно.

– Вот так. А вырытые тела прикрепляются здесь к стене – рядом с остальными compañeros[24].

– И родственникам известно, что они здесь?

– Si. – Человечек наставил указательный палец. – Вот этот, yo veo?[25] Новенький. Провел здесь год. Его madre y padre[26] знают, где он. А есть ли у них деньги? То-то и оно, что нет.

– Родители, должно быть, места себе не находят?

– Да что вы, им до этого и дела нет! – убежденно ответил человечек.

– Ты слышала, Мари?

– О чем? – (Тридцать, тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре.) – Да, им до этого и дела нет!

– А что, если плату внесут – но позднее? – поинтересовался Джозеф.

– В этом случае, – ответил смотритель, – тело захоронят вновь, но только на тот срок, за какой внесена плата.

– Смахивает на вымогательство, – заметил Джозеф.

Коротышка-смотритель, не вынимая рук из карманов, пожал плечами:

– Надо же нам на что-то жить.

– Но вы ведь прекрасно отдаете себе отчет в том, что никому не под силу выложить разом такую сумму – сто семьдесят песо, – продолжал Джозеф. – Итак, вы берете с них по двадцать песо, год за годом, – быть может, на протяжении тридцати лет. А неплательщикам угрожаете выставить их mamacita[27] или nico[28] в этих катакомбах.

– Надо же нам на что-то жить, – повторил человечек.

Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три.

Мари стояла посреди длинного коридора, мертвецы окружали ее со всех сторон.

Все они вопили.

Они, казалось, восстали, рывком поднялись из могил, выпрямившись во весь рост: стиснув руки на иссохшей груди, вопили разверстыми ртами, вывалив языки, раздув ноздри.

И словно застыли в этом порыве.

Рты были открыты у всех мумий. Вопль не прекращался. Все они умерли – и знают об этом. Чувствуют каждым ободранным мускулом, каждым обезвоженным органом.

Мари замерла на месте, прислушиваясь к их слитному воплю.

Говорят, будто собаки слышат звуки, недоступные человеческому уху: тон их настолько высок, что для нормального слуха они как бы не существуют.

Коридор полнился воплями. Вопли неслись из разинутых от ужаса ртов – неслышные вопли.

Джозеф приблизился к одному из выстроившихся в ряд тел:

– Скажи: а-а-а…

Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь, считала Мари в гуще воплей.

– Вот любопытный экземпляр, – проговорил владелец.

Перед ними стояла женщина: руки обхватили голову, рот широко разинут (видны хорошо сохранившиеся зубы), длинные глянцевитые волосы беспорядочно всклокочены. Глаза глядели из черепа голубовато-белыми крохотными яйцами.