Мино Милани - Пульсирующий камень

Когда Темпль закончил песню, я спросил:

— А что было потом?

Он посмотрел на меня и кивнул:

— Вели быка на заклание и, как обычно, положили между рогами белые повязки и венки из цветов… И была там одна женщина, ее звали Телиде, жена одного из наших легионеров… Она подошла и положила лавровый венок между этими большими рогами… Мы заметили, что многие девушки плакали. Они не приблизились к нам, а остановились у подножия горы, продолжая петь.

Он замолчал. Я уже ни о чем больше не думал, а только жадно слушал его рассказ.

— Стоял яркий солнечный день. Мы отправились в путь по берегу моря, а оно было бирюзовым и бурным. Мы видели и других женщин и землепашцев. Они стояли вдоль i дороги, наблюдая, как мы проходили мимо. Некоторые из них подносили нам воду, мед, разбавленное вино… — Он сделал жест, как бы говоря, что хочет поставить точку. — Я предупредил Леонида, что мы движемся слишком медленно.

Я спросил:

— Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно?

Он сухо возразил:

— Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал подмогу из Микен! — Темпль горько и презрительно усмехнулся: — Из Микен, из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь, сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?

Я сделал отрицательный жест.

Он опять приблизился ко мне:

— Всего восемьдесят человек! — сказал он, глядя мне в глаза. — Или что-то около этого! Хорошие воины, верно. Но малым числом не побеждают. Впрочем, — продолжал он, — это не имеет значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что… — он внезапно умолк.

Я с тревогой в голосе воскликнул:

— Что? Продолжай! Что ты думаешь? — Я испугался, что он перестанет рассказывать.

Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:

— Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. Нет, никогда. Это было, — и он сделал величественный жест, — это было поистине море людей. Они двигались вперед внушительными стройными отрядами, поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь нее. Люди, кони — белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось, дрожала даже там, где стояли мы… Когда солнце освещало ряды отборной гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи — как серебряное зеркало. Они пели. И земля словно надвигалась на нас вместе с персами. Леонид подошел ко мне — я находился на крутизне — и другие воины окружили нас. Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить себе не могли, что персов такое великое множество! В это время мы уже не сомневались, что погибнем все до единого. Но, — добавил он, глубоко вздохнув, — спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на войне.

— Погибнуть на войне… — повторил я.

— Мы были очень хорошо вооружены. Илоты, наши рабы, несли большой запас копий. Щиты у нас были крепкие. Все мы, спартанцы, были в доспехах и шлемах. А лучники? Да, мы знали, что у персов тьма лучников. Но колесницы беспокоили больше. Увидев их, мы поняли, почему Леонид выбрал для сражения именно это место. Здесь, в этом узком проходе, колесницы бессильны… Так или иначе, — добавил Темпль, опуская руки, — мы поджидали персов. Молились Аресу. Думали о Спарте… Не только о Спарте, но и обо всей Греции. Мы сражались за наши города. За всех жен и детей. За наши алтари.

Темпль произнес эти слова, выпрямившись во весь свой могучий рост. И если до этого момента он казался мне обычным астронавтом, нечто среднее между человеком будущего и пареньком из Кентукки, обожающим яблочный пирог, — если прежде он представлялся мне именно таким, то теперь уже нет. Это был не Джек Темпль, а герой. Неважно, что за герой, как звали его — Леонид, Клейт, Клитий, Протей… любое греческое имя. Я поднялся. Передо мной стоял человек, пришедший из прошлого времени, пришедший рассказать свою историю.

Я почти приказал:

— Продолжай!

— Они обрушились на нас на следующий день. Сначала прислали гонцов, предлагая сдаться. Угрожали, что затмят солнце своими стрелами. Мы посмеялись им в лицо. Они напустили на нас своих лучников, и мы действительно оказались под дождем стрел. Однако большого урона он нам не нанес. Мы недоумевали — ведь гвардия Ксеркса была в доспехах… Почему он не направил их в первых рядах? Идиот! Он послал их вслед за лучниками, и когда у них кончились стрелы, они уже не смогли отступить: слишком много воинов напирало сзади. Наступление персов продолжалось. Все орали, пели, трубили, падали на землю, затаптывали друг друга. Лучникам пришлось наступать впереди всех. Они напали на наши фланги… Поначалу это была совсем не битва! Мясорубка, бойня — вот что это было. Правая рука у меня… была красной от вражеской крови. И когда Леонид дал сигнал к атаке, мы пошли по телам павших лучников и столкнулись с толпой других персов, которые не могли двигаться, и мы копьями убивали их… убивали… — Последние слова Темпль произнес совсем тихо, потом вернулся к столу и сел. Провел рукой по лбу. Не глядя на меня, продолжал: — Если бы Эфиальт не предал нас, если бы персы не зашли к нам с тыла, мы бы удержали их, хотя нас было всего четыре тысячи. Но ты же знаешь, как все получилось. В горах была тропинка, вернее — козья тропа. Только очень немногие знали о ней… И Эфиальт показал эту тропу персам. Те ночью прошли по ней и утром оказались у нас в тылу. Тогда, — вспоминал Темпль, слегка волнуясь и мрачнея, — Леонид приказал всем отступать. Не оставалось больше никакой надежды, мы знали это. Леонид решил: мы, спартанцы, останемся и задержим персов, а остальные смогут уйти… Вот так! Он держал в резерве тысячу двести воинов-союзников, а сражались мы, спартанцы, — и он ударил себя в грудь, — это мы сражались! Мы двинулись вперед, как в первый день битвы, мы налетели на них, и все пели, и рука у меня опять была красной от крови!.. Ксеркс никогда не забудет нашу атаку! Сколько персов мы убили? Ты можешь сосчитать, сколько листьев на дереве? Или капель вина в большой чаше? Тысячи и тысячи, и еще тысячи, и еще! — Он поднял крепко сжатые кулаки. — И мы говорили: «Идите в Спарту и скажите, что мы легли тут, выполняя ее волю!» Вот, что мы говорили, что кричали, сражаясь! Но потом они перестроили свои ряды и напали на нас сразу со всех сторон, как лавина… лавиной двинулись на нас люди и кони. Они шли не торопясь, с копьями наперевес, и на нас снова обрушился дождь стрел. Леонид был ранен и вскоре скончался… И мы сражались, стоя на его теле. Пали многие из нас, триста спартанцев… триста спартанцев пали… триста… — Он опустился на стул, оперся локтями о стол и уронил лицо в ладони. Я слышал, как его дыхание становится все тише и спокойнее. Потом наступила полная тишина.