Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)

Все же одно опасение тревожило Нану Сахиба: как бы весть о его смерти, распространившаяся по всему полуострову, не дошла до ушей Калагани. Если тот поверит ей, не откажется ли он от своей предательской деятельности по отношению к полковнику Монро?

При этой мысли он послал по дорогам Бандельканда другого индийца, того Нассима, что, смешавшись с караваном банджаров, встретил Паровой дом на дороге Синда и в разговоре с Калагани сообщил ему об истинном положении дел.

Сделав это, Нассим, не теряя ни часа, вернулся в крепость Рипур и сообщил Нане Сахибу обо всем, что произошло с того дня, когда Калагани уехал из Бхопала. Полковник Монро и его спутники не спеша продвигались в сторону Виндхья, Калагани был у них проводником, их следовало ожидать в окрестностях озера Путурия.

Все удалось. Месть набоба должна была свершиться.

В тот вечер полковник Монро один, безоружный, стоял перед ним, полностью в его власти.

Обменявшись первыми фразами, они смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

Внезапно образ леди Монро встал перед глазами обоих, у полковника кровь, отхлынув от сердца, прилила к голове. Он бросился на убийцу узников Канпура.

Нана Сахиб лишь отступил на два шага.

Трое индийцев мгновенно накинулись на полковника и не без труда сладили с ним.

Тем временем полковник Монро овладел собою. Набоб это понял, конечно, и жестом удалил своих людей.

Два врага вновь стояли лицом к лицу.

— Монро, — произнес Нана Сахиб, — твои соплеменники привязали к жерлам пушек сто двадцать пленников в Пешаваре и расстреляли их, а с того дня больше тысячи двухсот сипаев погибли такой же ужасной смертью! Твои соотечественники без всякой жалости уничтожили беженцев Лахора, они убили после взятия Дели трех принцев и двадцать девять членов королевской фамилии, в Лакхнау они истребили шесть тысяч наших людей и три тысячи после пенджабской кампании.

Под ружейными пулями и пушечными ядрами, на виселице или под сабельными ударами сто двадцать тысяч офицеров и солдат туземной армии и двести тысяч мирных жителей заплатили своей жизнью за стремление к национальной независимости!

— Смерти! Смерти! — закричали дакойты и индийцы, окружавшие Нану Сахиба.

Набоб сделал им знак замолчать и ждал, что скажет ему в ответ полковник Монро.

Полковник не отвечал.

— Что касается тебя, Монро, — вновь заговорил набоб, — ты своей рукой убил Рани из Джханси, мою верную подругу… и она еще не отомщена!

Полковник Монро снова не ответил.

— Наконец, четыре месяца тому назад, — продолжал Нана Сахиб, — мой брат Балао Рао пал под пулями англичан, а те пули предназначались мне… и мой брат еще не отомщен!

— Смерти! Смерти!

Эти крики зазвучали на этот раз с большей яростью, и вся банда сделала движение, чтобы ринуться на пленника.

— Тихо! — воскликнул Нана Сахиб. — Подождите часа правосудия!

Все замолкли.

— Монро, — продолжал набоб, — один из твоих предков, Гектор Монро, впервые решил применить эту ужасную казнь, которую твои соотечественники затем так широко использовали во время войны тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года! Это он отдал приказ привязать живыми к жерлам пушек индийцев, наших родителей, наших братьев…

Новые крики, угрожающие жесты, и на этот раз Нана Сахиб не смог их сдержать.

— Репрессии за репрессии! — добавил он. — Монро, ты погибнешь так, как погибли многие наши люди!

Затем, обернувшись, добавил:

— Вот эта пушка!

И набоб указал на огромное орудие, длиной больше пяти метров, которое занимало центр плаца.

— Тебя привяжут, — сказал он, — к жерлу этой пушки! Она заряжена, и завтра на восходе солнца ее выстрел, эхо которого прозвучит в самых глубинах Виндхья, поведает всем, что месть Наны Сахиба наконец свершилась!

Полковник Монро пристально смотрел на набоба. Известие о предстоящей казни не могло поколебать его спокойствия.

— Ну что ж, — сказал он, — ты делаешь то, что сделал бы и я, если бы ты попался мне в руки.

И полковник Монро сам пошел и встал перед жерлом пушки, к которой, связав ему руки за спиной, его прикрутили крепкими веревками.

И тогда целый долгий час вся эта банда дакойтов и индийцев подло оскорбляла и унижала его. Совсем как североамериканское дикое племя сиу[164], бесновавшееся вокруг пленника, привязанного к столбу пыток.

Полковник Монро безучастно сносил оскорбления, таким хотел бы он предстать и в свой смертный час.

Позже, когда наступила ночь, Нана Сахиб, Калагани и Нассим ушли в старую казарму. Вся банда, устав, наконец покинула плац и присоединилась к своим вожакам.

Сэр Эдуард Монро остался один перед лицом смерти и Бога.

Глава XII

У ЖЕРЛА ПУШКИ

Тишина продолжалась недолго. Банда дакойтов получила еду и выпивку. Вскоре послышались их бессвязные крики и вопли, вызванные неумеренным употреблением сильнодействующего арека.

Но мало-помалу весь этот гомон затих. Сон не замедлил овладеть этими дикарями, уже сильно уставшими после долгого трудного дня.

Неужели сэр Эдуард Монро останется без охраны до той самой минуты, когда пробьет его смертный час? Неужели Нана Сахиб не выставит караула присматривать за пленником, хотя тот, крепко привязанный тремя рядами веревок, опутывавшими его руки и грудь, не мог и пошевелиться.

Полковник задавался этим вопросом, когда около восьми часов увидел, как какой-то индиец вышел из казармы и направился к плацу.

Этот человек имел приказ всю ночь оставаться возле полковника Монро.

Прежде всего он пересек площадку и подошел прямо к пушке, чтобы удостовериться, что пленник на месте. Сильной рукой он проверил крепость веревок, которые не подались. Затем, обращаясь скорее не к полковнику, а к самому себе, сказал:

— Десять фунтов доброго пороха! Давно уже молчит старая пушка Рипура, но завтра она заговорит!

Эти слова вызвали лишь презрительную улыбку на гордом лице полковника Монро. Смерть не страшила его, даже такая ужасная, какая была ему уготована.

Индиец, осмотрев срез ствола, к которому был привязан полковник Монро, вернулся назад, погладил рукой могучую казенную часть пушки, и его палец на миг остановился на запальном устройстве, доверху заполненном порохом.

Потом он прислонился к запальному устройству казенной части и, казалось, совершенно забыл, что пленник стоит там, как стоит приговоренный у подножия виселицы, ожидая, что опору вот-вот выбьют у него из-под ног.

От скуки или под воздействием выпитого арека, но индиец «мычал» старинную гондванскую мелодию. Он то прерывал свое «пение», то вновь начинал его, как полупьяный человек, мысль которого время от времени прерывается.