Юрий Антропов - Самосожжение

ДЕЙСТВИЕ ЖИЗНИ.

Итак, 1963 год. Весна.

ИНИЦИАТИВЫ В СОЗДАНИИ НОВОЙ ОБСТАНОВКИ В СЕМЬЕ.

Алина и Гей пока все еще живут в Лунинске.

Но их дни там, как говорится, сочтены.

Гей уже понял, что не сегодня-завтра он уйдет из Инспекции, в которой, как выяснилось, нечего было инспектировать и охранять. А значит, следовало освободить и квартиру…

Ведомственный дом!

Тогда это понятие заключало в себе многое.

Живешь в ведомственном доме до тех пор, пока работаешь в этом ведомстве.

Ну а если тебе не подходит ведомство?

Значит, и ты не устраиваешь ведомство.

Но Алина обо всем этом, пожалуй, не думала.

Она готовилась к родам.

И посадила возле дома цветы.

Ах, какие это были цветы!

Гей говорил теперь себе, что эти цветы Алины требовали особого воссоздания.

Он любил тогда Алину как никого на свете, и эти цветы были вроде наглядного символа его любви к Алине.

А может, и любви Алины к нему.

Даже много лет спустя, приезжая в командировки к Бээну, Гей всякий раз приходил к их дому на улице Урицкого, и, хотя от клумбы Алины перед окном почти ничего не осталось, все было вытоптано и заросло бурьяном, он всегда находил цветы Алины, многолетние корни были еще живы, и ему хотелось плакать при виде этих цветов.

Сентиментальный Гей!

Но дело было, скорее всего, в другом.

Он любил Алину по-прежнему.

Хотя Галатеи не вышло из нее.

Ибо он оказался никудышным Пигмалионом.

1963 год. Весна

Производство ядерных средств антагонистических стран, именно так это называется, идет полным ходом.

Алину везли средь ночи в роддом.

Гей чуть не умер от страха!

А утром он чуть не умер от радости, когда узнал, что Алина родила сына и вполне здорова.

Гей привез в роддом трехлитровую банку виноградного сока.

Медсестра сказала настороженно:

— Зачем же сразу столько? Он ведь испортится!.. Вы что же, молодой человек, больше не придете?

Да он готов был ночевать возле роддома!

И ничего ему для Алины не жалко.

Подумаешь, трехлитровая банка сока!

Жалко, яблок не принес…

И тогда, чтобы хоть как-то скрасить свое незавидное положение мужа, который не может принести жене в роддом парочку яблок, Гей написал Алине о том, как персонаж О'Генри, пробивной малый, добывал для своей возлюбленной дефицитный персик. И добыл! Почти ценой жизни. Хотя возлюбленная потом сказала, что с большим удовольствием съела бы апельсин. А в том-то и дело, что эти самые апельсины были на каждом углу… Может быть, написал Гей, вместо яблока ты съела бы маринованный огурец?

Между прочим, родители Гея в роддом не пришли.

Это особый рассказ…

Но зато мать Алины раздобыла апельсинов! Вот это был номер… Любой персонаж О'Генри мог бы позавидовать. Тетка Алины работала в детском саду. Значит, уж тогда появились несуны. Хотя Гей даже теперь не осудил бы эту тетку. Такие дела.

1963 год. Лето

А вот и первая семейная фотография. Алина, Гошка и Гей. Точнее, Алина, Юрик и Гей.

Потому что маленького Гошку звали Юриком.

Кстати, Гей много думал о том, будет ли это скромно с его стороны, если он поместит свою первую семейную фотографию в Красную Папку, где хранится, в частности, и фотография Бээна, одна их тех, которые взял краеведческий музей после той самой Всесоюзной конференции металлургов.

Да, это будет скромно и правильно! — сказал себе Гей в конце концов.

Именно эта семейная фотография должна остаться на Земле, поверх пепла, когда закончится самая последняя, самая катастрофическая война двух социальных систем, то есть ядерная война, развязанная империалистами.

Но тогда, в 1963 году, до конца еще было далеко.

Хотя уже чаще, чем в предыдущем году, испытывались куда более мощные ядерные устройства.

1964 год, Лунинск

Президент США господин Джонсон отдал приказ о бомбардировке Вьетнама. Гей узнал об этом вечером, после театра. Он ходил с Алиной в театр. Смотрели «Сказку о царе Горохе». Какая современная сказка! Но после театра Гею было не до сказки. Ему стало тревожно. Хотя о зверствах американцев во Вьетнаме он еще не знал.

Алина, кажется, не понимала, что с ним происходит. А Гей представлял себе, что, когда они смеялись над царем Горохом, во Вьетнаме гибли ни в чем не повинные люди…

Позже он рассказал об этом Бээну. Тот, может, и понял, что имел в виду Гей, но ответил как-то невпопад:

— Теперь этого театра у нас нет. Снесли к едрене фене. При царе Горохе еще строили…

Интересно, ходил ли Бээн хоть раз в этот драмтеатр?

Зато в Лунинске воздвигли Дворец спорта.

Бээн обожал хоккей!

Его липовые слесари шестого, то есть высшего, разряда стали классными хоккеистами.

Интересно, бывают ли они на воскресниках у Иваницких?

А вот новое здание театра Бээн так и не построил.

Хотя он и считал себя чем-то вроде мецената.

В Москве, куда он то и дело приезжал по разным делам, Бээн обзванивал тех артистов и писателей, которые побывали в Лунинске с творческими командировками.

И кое-кто даже встречался с Бээном.

Имеется в виду, уже в Москве.

Сиживал с ним за столиком.

В том числе и Гей.

И Бээн в последнее время совсем ничего не пил.

Похоже, что теперь он следил за своим здоровьем, точнее, кто-то следил за тем, следит ли он за своим здоровьем.

Да, но при чем здесь Бээн?..

Ах да, театр.

Гей и Алина были в театре. «Сказка о царе Горохе».

Как Алина смеялась!

Гей любил ее, казалось, еще сильнее.

Ему хотелось увезти ее куда-то далеко-далеко…

1964–1967 годы

Один бог ведает, ну, может, еще ЦРУ, сколько за эти четыре года накоплено в мире ядерных устройств.

Адам и Ева живут в нищете.

Хотя Адам и стал автором отмеченного на конкурсе опуса.

Увы, опус не был бестселлером!

Может быть, потому, что Адам переписывал его девять раз, все время рабски следуя указаниям той или иной редакции, которые, по сути дела, и не собирались печатать его опус, ибо, с одной стороны, опус был острый, проблемный, и эта острота проблем, говорили ортодоксы, может нанести ущерб тем или иным фирмам, о каковых шла речь в опусе, а с другой стороны, автор был совершенно неизвестным да еще и молодым!

Так что обе эти стороны были неприемлемы, о чем Адам не знал ни сном ни духом, принимая за чистую монету какие-то отписочные замечания редакторов.

И когда наконец девятый вариант его опуса был отмечен конкурсным жюри, а потом и напечатан весьма скромным тиражом с выплатой гонорара по низшей ставке, так как автор не являлся членом Клуба социологов, Адам с ужасом увидел, что прокрустово ложе, под которое все время его примеряли, изуродовало замысел, не говоря уже об исполнении.