Владимир Губарев - Гея: Альманах научной фантастики

— Я знал, что вы придете, — сказал он, не открывая глаз. — Спасибо, Снежана.

С тех пор как я поближе узнал льды, для меня в Жанне почти не осталось девчонки с морозным именем из детства. Для Ермилова, выходит, наоборот. Он трудно поднял голову. Собственная мимика еще к нему не вернулась, движения глаз не поспевали за движениями бровей, губы и морщины вокруг рта жили не в такт, удивленно вздернутая кожа на лбу вообще пока не обрела подвижности. От того Ермилова, с которым мы несколько раз столкнулись перед спектаклем, он уже отличался возрастом: сегодняшний вечер состарил его года на два. Не понимаю, куда у них в театре смотрит техника безопасности? Человек чуть не каждый вечер гробит себя у всех на виду, рискует жизнью, а им и дела нет. Или никто не замечает?!

Я напустил на себя вид, будто любуюсь развешанными по стенам афишами.

— Как я вам сегодня, ребята? — спросил Ермилов бесцветным, отсутствующим голосом. — Не тошно было?

— Молчи, Клоун! — в сердцах оборвал я, хватая его за руку. О многом хотелось спросить этого пришельца из детства. Но он опять слишком походил на меня. Спрашивать его — все равно что спрашивать вслух самого себя. В голове вертелась глупая мудрость: вода принимает форму сосуда, в который налита. Индивидуальный облик Тольда начисто выветрился с его никакого лица.

Девушка-билетер принесла корзину цветов и список ролей на ближайшие спектакли. Как я понял — для утверждения. Ермилов едва пробежал его глазами, странно усмехнулся, чиркнул ногтем поперек страницы и нетерпеливо отбросил:

— Потом-потом. Все потом! Завтра. Сегодня у меня гости. Школьные друзья.

Впитав и тотчас отбросив юные черты билетерши, Тольд снова помолодел, подобрался, упруго и энергично вскочил на ноги. Переохлажденный лед мгновенно кристаллизуется по всему объему.

— Так вот, братцы-сестрицы. Сейчас ко мне — и никаких возражений. Отпразднуем встречу. Заодно, Лыдик, за твой подвиг поднимем тост. И за будущую дочь.

Я вздрогнул.

— Тебе, Снежаночка, помню, сирень к лицу. Извини, не заказал. Но я полагаю, белая роза ничуть не хуже.

Он распотрошил корзину, приколол цветок к платью Жанны.

— Прелестно, не правда ли? И куда я, дурак, раньше смотрел? Не дуйся, не дуйся, Вадим, нам, старикам, позволительно за чужими женами приударить…

Отелло!

— Автомобиль вызывать не будем. Люблю ходить пешком. Подхватил Жанну под руку и устремился к двери.

Он креп на глазах, был очень весел и оживлен. Но меня его превращения не обманывали: Тольд Радужка опять кого-то играл. Я шел за ними по пятам и никак не мог отделаться от подсчетов. Каждому спектаклю два года жизни, пусть даже один… Сколько ж ему осталось? Дурная моя сосредоточенность, действуя помимо воли, подсовывала ответ. Я отмахивался. Упирался. Но совладать с собой не мог. Я всегда слишком хорошо считал…

…Возле столика, на котором был небрежно брошен список ролей, я замедлил шаг. Оглянулся. И отыскал ногтевую Толлерову черту примерно на половине страницы. Список начинался с Сальери.

Подчеркнут был Патрик Мур, комендант Меркурия.

А дальше шли князь Мышкин. Король Лир. Илико — лунный чабан. Лодимир Скаржинский.

И еще одиннадцать ролей, которые Ермилов никогда не сыграет.

Николай Орехов, Георгий Шишко

Отдых у моря

На экране появилась яркая надпись: «6 часов 30 минут. Пора вставать», тут же продублированная громким равнодушным голосом прямо в ухо. Джон поморщился, нехотя сел на кровати, зевнул, глядя на экран, и начал медленно спускаться по лесенке со своего третьего яруса. Экраны на обоих нижних ярусах были еще темными — жена и сын вставали позднее.

Джон ступил на пол, и его экран тут же погас. Он протиснулся вначале в ванную, затем на кухню. Чашка кофе уже дымилась на выдвижном столике кухонного автомата. Джон высосал горячую, горьковатую и абсолютно невкусную жидкость, сплюнул осадок в предупредительно поднявшуюся навстречу раковину-плевку и боком-боком выбрался в коридор. Пора было одеваться и идти на работу.

Народ на мостовой двигался плотной стеной, и пришлось потолкаться. Перебравшись на дальнюю, скоростную полосу, Джон ухватился одной рукой за перила, придерживая другой шляпу. Двадцать три минуты езды, полторы минуты энергичной работы локтями — и толпа коллег внесла его в дверь. Краткие приветствия сослуживцам, отметка о приходе у компьютера, улыбка секретарше шефа, и наконец Джон в своей лаборатории.

Лет пять назад шеф отметил, что Джон плодотворнее всего работает в одиночестве, и, несмотря на острый дефицит площади, выделил ему отдельную комнатку со всем необходимым оборудованием. Его ассистенты, лаборанты и помощники по-прежнему работали в соседней, более просторной, хоть и проходной комнате, и это очень устраивало всех. Шеф ни разу не пожалел о своей расточительности.

Таким образом, на службе у Джона условия были идеальными, но вот дома… Дома жить было просто негде. Несмотря на льготы, площадь квартиры составляла всего двенадцать квадратных метров на троих, причем в нее входил и коридор. Вентиляция и кондиционеры работали плохо, с перебоями, и семья Джона часто просто задыхалась в этой тесноте. Смотреть на это было невыносимо, и Джон постоянно думал лишь об одном: как облегчить жизнь Чарли и Глории? Уехать в места, где посвободнее? Но на это нет денег, хотя его оклад заведующего лабораторией физических свойств пространства и был достаточно высок. Джон постоянно искал выход из сложившегося положения, усиленно думал, прикидывал. И неожиданно ему повезло…

Обойдя своих сотрудников, Джон справился у каждого о работе, роздал указания, кого-то пожурил, кого-то похвалил и ушел к себе, предупредив, что он для всех занят, чтобы ему не мешали…

Тщательно заперев дверь, Джон досконально, по узлам проверил исправность установки и убедился, что все в абсолютном порядке. Можно было начинать. Главное — успеть, пока его не засекло руководство фирмы и пока никто не повторил его открытие. Джон первый, и удача будет с ним! Он взглянул на часы и позвонил жене.

— Глория? Привет… Да, у меня все в порядке, да… Да, бери Чарли и приезжай… Да, в обед, пропуска я заказал, да… Хорошо… Да, жду… Пока!..

Чарли в общем был спокойным и воспитанным мальчиком, но, попав в лабораторию отца, в окружение совершенно незнакомых, разноцветно и сказочно интересных вещей, он мгновенно стал неуправляем, и Глории пришлось крепко держать его за обе руки.

— Ну, сын, ты и хулиган! — с улыбкой сказал Джон. — Но пожалуйста, ничего не трогай руками, а то можешь случайно что-нибудь сломать, и тогда наша мечта никогда-никогда не сбудется. А ведь мы хотим свободы, верно? Поэтому угомонись на минутку, договорились?