Михаил Савеличев - Иероглиф

Наверное, Женя не сразу сообразила, куда исчез Максим, так как ему показалось, что она несколько раз сбежала и поднялась по лестнице, кричала «Ау» и хлопала себя ладонями по щекам, на что он сам никак не мог отреагировать, ввиду полной остановки дыхания и изумительной музыки треска своих костей. Через тысячу лет, когда он полностью превратился в иссохшую, плоскую мумию, очень изящно повешенную, как редкий экземпляр бабочки, на стенку, многотонный пресс наконец подался назад, открывая путь губительному для теперешнего состояния мумии воздуху, от которого она сползла вниз на ступени, задергалась, стала надуваться, как будто в ней началось взрывное выделение трупных газов, издала страшный всхлип, похожий на предсмертный клекот чахоточника, и забила себя в звенящую грудь, отчего по улице поплыл колокольный набат, призывающий то ли на молитву, то ли на тушение пожара. Женя в ужасе подхватила Максима и потащила вверх по нескольким оставшимся ступенькам до ее порога, а так как ноги его за время висения несколько подрастеряли навыки ходьбы, то он просто бессильно волочился за ней, наподобие раненого солдата или вдрызг напившегося мужа, сил которого оставалось только на то, чтобы скрести пальцами по стене, воображая, что этим он оказывает неоценимую помощь своей подруге.

Глаза Максим открыл только на кухне, где его бросили на табурет и привалили затылком к громадному работающему холодильнику, чье дребезжание несколько вывелo гостя из сонного состояния, но не довелo до вменяемого, из-за чего он действовал пока что на уровне примитивных рефлексов, позволяющих сохранять равновесие и не позволяющих писать в штаны, и внушенного с младых ногтей этикета, заставившего сразу же вытащить многострадальный пакет из прожженной подмышки и всучить его даме с соответствующими словами, кои, правда, были произнесены исключительно мысленно, а рот открывался только ради декорации. Женя, раздобывшая уже где-то громадную, из рыжевато-серебристого зверя шубу с квадратными плечами и многочисленными свисающими черными горностаевыми хвостами, продолжавшими жить и после высококачественной работы скорняка, то есть качаться из стороны в стороны, задираться вверх, то ли отмахиваясь от воображаемых мух, то ли пытаясь очистить несуществующий кишечник, со страхом приняла из рук Максима тлеющую, изгаженную, помятую бумажку, взбрыкивающую так, словно в ней сидел ошалевший от страха из-за предстоящей поездки на ярмарку поросенок, рассеяно положила ее в раковину, опустилась перед ним на колени, преклонила голову и стала вовсю мурлыкать, как большая, мягкая, теплая кошка, от которой исходили такие сильные заряды покоя и неги, что Максим с радостью отдался им и захрапел так сильно, что сам испугался столь громкого и жуткого звука и окончательно проснулся все в той же кухне, сидя яа табурете, приложившись затылком к гладкой и теплoй поверхности холодильника, чье отражение он видел в стекле стоящего напротив буфета, все внутреннее пространство которого загромождали статуэтки разнообразных животных, причем в отсутствие полок и достаточного места они буквально располагались друг на друге в несколько ярусов, аллегорически изображая или спиленное, распиленное и разложенное на отдельные части эволюционное древо животного мира, или ноев ковчег, попавший в страшный шторм, от которого рухнули все внутренние перекрытия. Подмышкой он продолжал держать раскаленный утюг, откуда уже поднималась черная струйка дыма, а на коленях у него мурлыкала громадная тяжеленная пушистая кошка, в мехе которой он увидел обилие всяческой живности, отнесенной им к блохам обыкновенным и, почему-то, к муравьям, хотя он не помнил, чтобы эти звери жили в чем-нибудь подобном ранее. Кухня была настолько маленькой, что, не вставая с места, Максим мог дотянуться до любого находящегося в ней предмета и даже, сидя на табурете, сварить борщ, но она располагала к себе блестящей чистотой и, в общем-то, относительной аккуратностью расположения посуды и мебели, если не принимать во внимание перенаселенный зоопарк в буфете.

Появившись в очередной (или первый?) раз на кухне, Женя согнала нахальную кошку с колен, которая, недовольная такой бесцеремонностью со стороны хозяйки, огрызнулась и почему-то цапнула за ногу Максима, хотя он не совершил в отношении ее никаких противоправных действий, за что вполне заслуженно получила под зад кованным ботинком и вылетела в коридор, обиженно мяукая и оставив после себя большую россыпь блох, муравьев и парочку маленьких скорпионов, мгновенно разбежавшихся и распрыгавшихся по темным углам. В очередной же раз Женя приняла из рук Максима дымящийся пакет и закинула его в раковину, пустив туда воду, но после этоro забираться к нему на колени и превращаться в кошку не стала, а открыла духовку газовой плиты, которая теоретически не должна была работать последние пять лет из-за обрыва газопроводов, и, учитывая так часто описываемую художественной и мало художественной литературой привычку всяческих хронических интеллигентов в пятом колене напропалую пить горькую, ширяться наркотиками в собственном туалете, вести беспорядочную половую жизнь и категорически не мыть посуду, сваливая ее в раковину, где та покрывалась большой пушистой шапкой плесени и отрезвляюще озонировала воздух, пробуждая немыслимые творческие возможности, то сей кухонный предмет должен был по всем правилам сгнить от грязи, зарасти паутиной и приютить обильный выводок мышей. Ничего такого, однако, не было, и никакой домашней живности там не поселилось, а находилась разнообразная еда, запах которой Максим почуял только сейчас, и эти ароматы вызвали у него сильный приступ тошноты, но, конечно, не физиологической, когда из желудка поднимается горячая и кислая волна полупереваренной пищи и ты абсолютно теряешь контроль над своим организмом и приходишь более или менее в норму уже после того, как все то, что ты с таким аппетитом и упорством в себя запихивал, пережевывал, глотал, оказалось на чьих-нибудь коленях или, в лучшем случае, на полу, а это ему не грозило ни в коей мере ввиду многолетней пустоты в животе, а тошноты экзистенциальной, когда организм, психика отторгают весь окружающей мир, втискивающийся в тебя через органы чувств, через мысли, воспоминания, книги, разговоры, работу, сны, то есть все то, что зовется бытием, и от которого нет никакого спасения, так как мысль о самоубийстве инициирует такую же обильную, с кровью и желудочным соком рвоту. Женя, не обратив внимания на побледневшего Максима, стала выставлять на маленький стол многочисленные горшочки, тарелки, сковородки, кастрюли, самовары, банки, чайники, колбы, мензурки, ванночки и другую посуду, используемую в химическом производстве и названия которой гость не знал. Все это было закупорено, закрыто, закатано, заткнуто пробками, крышками, которые хозяйка принялась ловко открывать, выпуская в атмосферу кухни новые порции съедобных запахов, а также вырывающиеся из емкостей разноцветные пары и водяные фонтаны.