Стефан Вайнфельд - Симпозиум мыслелетчиков

Мы поняли его. Он предпочел отказаться от любимой работы и человеческого общества, только бы не лишиться новой внешности и не блистать лысой головой в форме лимона с шишкой на макушке.

Таким образом, увы, мы потеряли друга и отплатили девяносточетырянам черной неблагодарностью, оставив им человека, зараженного опасной для всякой цивилизации болезнью: легкомыслием.

101

Мартын Петкевич встал, чувствуя, что, выпив сок внеземного происхождения, он не в состоянии сделать даже несколько шагов. Однако голова у него была светлой, а речь — гладкой, словно язык перекатывался на шарикоподшипниках.

— Я позволю себе поблагодарить председателя за предоставленную мне возможность выступить, а присутствующих — за готовность выслушать меня, — начал он, не очень-то зная, о чем говорить. — Я хотел бы сообщил, о результатах полета на планету 12-34-56…

Мартын назвал последний набор чисел, выигравший в космолото.

— Мы отправились в путь скорее из жажды приключений, чем из стремления обогатить науку новыми сведениями. В этом полете я выполнял роль… — он сглотнул, чтобы ложь лучше прошла через горло, — м-да, стало быть, я выполнял роль пилота. Командиром корабля был мой дружок Алойз Сливак, с которым мы не раз болтались между Солнцем и Альфой Центавра; заместителем у Сливака был Карел Пакотек. Это был спокойный, крепкий, медлительный парень, любитель пошутить и повеселиться. Свое решение отдохнуть на 12-34-56 мы тотчас же привели в исполнение.

Плоскогорье, на которое мы опустились, было покрыто буйной растительностью. Тамошняя атмосфера несколько отличалась от земного воздуха, так что мы не могли снять скафандры, но результаты остальных анализов были обнадеживающими. Мы вылезли из люка и осмотрелись. Походило на то, что из всех возможных способов проведения уик-энда мы выбрали не самый лучший. Местность была совсем неинтересная. Планета не сулила никаких неожиданностей. Если б не чувство неловкости перед друзьями, которым мы уже успели сообщить о предполагаемом полете, мы, недолго думая, вернулись бы на Землю. А так пришлось хотя бы на день задержаться, чтобы оправдать звание галактопроходцев. Уж такова человеческая натура. В свое время я читал рассказ одного средневекового писателя, не помню уж названия. Мужчина порывает с невестой, которая ведет себя двусмысленно: регулярно посещает какую-то квартиру, скрывая от жениха свои странные похождения. Спустя много лет, уже после ее смерти, этот человек случайно узнает, что его бывшая любовь просто хотела окружить себя ореолом таинственности. Поэтому она сняла комнатку и ходила туда, чтобы провести несколько часов в одиночестве, то вязала, то смотрела в окно.

Так и мы. Уж коль решили выступать в роли великих путешественников, надо держаться до конца. Так сказать, взялся за гуж… Мы вытащили из кабины шахматную доску, расставили фигуры и сыграли несколько партий; потом, чтобы поразмяться, устроили гонки метров на сто — до одинокого покореженного дерева, росшего в центре плато, в стороне от рощицы. Раз, два, три… и мы помчались, правда, не очень быстро, так как на поляне было полно ям и камней. И представьте себе, когда до дерева оставались считанные шаги, оно дрогнуло и пустилось наутек, как-то странно, словно бы вместе с корнями быстро перемещаясь по грунту. Это было настолько неожиданно, что в первый момент мы прямо-таки остолбенели. От скуки не осталось и следа. Словно дети, мы принялись играть с деревом в кошки-мышки, гонять его друг к другу, подбегать к нему, хлопать в ладоши. Бедное дерево кидалось туда-сюда, пытаясь прорваться сквозь окружение — напрасно!

Мы все больше приближались к нему и, когда нам уже показалось, что мы вот-вот коснемся его руками, дерево исчезло, будто его и вообще не бывало. Не осталось никаких следов… на этом месте росла густая трава…

Я наклонился.

— Делать нечего, возвращаемся на Землю, — сказал стоящий передо мной Алойз.

Он только что находился шагах в двадцати от меня. Я удивился и взглянул на него. Он держал в руке шахматную доску. «Что такое? — подумал я. — Неужели он успел уже сбегать к кораблю и вернуться? И зачем ему шахматная доска?» Я невольно взглянул на корабль, чтобы прикинуть, мог ли Алойз добежать до него и вернуться… и увидел моего друга, который шел к нашему биваку. «Что за дьявольщина! — подумал я и повернулся к Алойзу с шахматной доской, но его уже не было. — Галлюцинация! Только этого недоставало!» Однако я решил выждать. Не хотелось верить, что я, человек здравый, рассудительный, страдаю галлюцинациями.

Кто-то схватил меня за руку. Передо мной стоял бледный, возбужденный Карел Пакотек. Я еще никогда не видел его в таком состоянии.

— Мартын! — закричал он. — Мартын, знаешь, кого я только что видел? Невероятно…

— Алойза с шахматной доской!

— Нет, я увидел самого себя.

Мне стало не по себе. Может, здесь выделяется какой-то газ, который проникает сквозь герметические скафандры и приводит к нарушению работы органов зрения и слуха? Газ — сквозь скафандры? Чушь! А может, какое-то излучение… Так или иначе раздумывать некогда, надо бежать к мыслелету.

— Алойз, подожди! — крикнул я.

Он остановился, мы подбежали к нему и, не вдаваясь в объяснения, бросили: «К кораблю!»

Не раздумывая, не расспрашивая ни о чем, он присоединился к нам. Через несколько шагов мы вдруг остановились как вкопанные: между нами и мыслелетом стояло трое. Это были… мы сами. Они сорвались с места и побежали к нам… то есть мы сами бежали к самим себе… к Алойзу, Карелу и ко мне, ведь я-то был я, настоящий Мартын Петкевич, тот самый, который прилетел с Земли; что касается Сливака и Пакотека, то я уже просто не знал, кто из них кто. Во всяком случае, те, кто стояли возле меня, с криками разбежались. Конечно, и я не стал ждать, а дал драпака. Я старался обойти новоявленную тройку, чтобы спрятаться в мыслелете, и мои друзья поступали, насколько я мог заметить, точно так же. Но теперь та тройка принялась играть с нами в кошки-мышки; окружив мыслелет, приближаясь к нему, хлопая в ладоши, перебегая с места на место. Обливаясь потом от усталости и страха, я остановился и внимательно вгляделся в двух Алойзов и двух Карелов. С кем из них я прилетел на эту сумасшедшую планету? Отличить было невозможно. Оба экземпляра каждой пары походили друг на друга как две капли воды. Отличались они лишь выражением лиц. Алойз и Карел номер два были веселы, зато Алойз и Карел номер один напоминали загнанных лошадей. Мой двойник тоже чувствовал себя преотменно. Я же наверняка ничем не отличался от первых номеров. «Попробуем рассуждать логично, — подумал я. — У нас, прибывших с Земли, есть основания для беспокойства. Извлекать удовольствие из такой ситуации могут лишь двойники, даже если они существуют только в нашем воображении. Значит, настоящие люди — первые номера. Мы погибнем, если совместными усилиями не выберемся из этой путаницы».