Владимир Михайлов - Дальней дороги

Он покачал головой и тут же, спохватившись, взглянул на часы: времени оставалось немного, рейсовый дирижабль придет по расписанию, и женщина, которой предстоит сыграть одну из основных ролей в завтрашнем эксперименте, прилетит именно на нем. В конце концов, заботиться о благополучии рамаков вовсе не его дело.

Перед тем, как вернуть рамака в первоначальное положение, Волгин все же еще раз вгляделся в путаницу органов и внезапно просвистел что-то невеселое.

Пожалуй, этот рамак был все-таки мертв.

Волгин на сей раз увидел, что множество тонких проводничков, отходивших от каждого кольца и сливавшихся в более толстые, почернело, как бы от огня. Сначала он думал, что таковы они и должны быть, но теперь разглядел, что кое-где сквозь черноту нагара проглядывал светлый металл.

По-видимому, по этим проводничкам текла энергия, как течет кровь по сосудам человека. Сейчас они, сожженные, наверное, мощным, слишком мощным током, более не могли выполнять своих функций. Но неужели Корн не подумал о предохранительных устройствах? Этого быть не могло. Смерть вряд ли была естественной.

Волгин озадаченно потер лоб. Вряд ли мог быть более убежденный противник рамаков, чем он сам. Но сделать такое?.. Да и невозможно: рамаки наверняка обладали совершенной защитой, и не только от явлений природы; мало ли с кем предстояло им встретиться в космосе.

Если, конечно, они туда попадут, привычно подумал он. Но сейчас эта мысль не нашла отклика в сознании. Мало того: Волгин почувствовал, что если раньше ему трудно было заставить себя поверить в то, что рамак - не машина, а все-таки жизнь, то теперь, глядя на опрокинутого рамака, он начинает испытывать что-то, запоминающее жалость. Не такое, конечно, как если бы умер человек, но все же... Значит, они тоже смертны?

- Как и мы?

Волгин спросил это вслух, хотя и знал, что мертвый рамак ему не ответит. Просто иногда ему нравилось разговаривать вслух. В моменты сильного волнения.

- Но почему? И кто же? Сами они? Или кто-то?..

- Они были против, - услышал он и вздрогнул от неожиданности. Затем торопливо распрямился.

Мертвые рамаки лежали точно так же, как и до сих пор. Ио и они, и сам Волгин находились теперь в кольце, образованном рамаками живыми. Выдвинув все кольца, возвышаясь в полный, более чем двухметровый рост, они столпились вокруг, появившись неизвестно откуда. Впрочем, это не удивило Волгина: он уже знал, что они могут передвигаться быстро и бесшумно.

- Против чего? - спросил он, стараясь говорить спокойно.

- Против равенства, - ответил рамак.

- Против равенства, - глухо прошелестели остальные.

- У нас, - сказал рамак, - ни один не должен обладать более развитым мозгом, чем остальные.

- Почему? У нас - может.

- Вы, люди, не принадлежите к самосовершенствующимся. Вы не можете изменить этого, если даже захотите. Вы неспособны заранее определять свойства потомков. А мы можем.

Волгин усмехнулся.

- Нет, - сказал он. - Начиная с завтрашнего дня, сможем и мы. Но все равно, у нас были и есть более способные и менее. Если бы мы все были одинаковы, человечество никогда не продвинулось бы. Почему же вы против этого?

- Мы против неравенства, - своим негромким, приятным, человеческим голосом произнес рамак.. - У вас неравенство существовало с древних времен...

- Откуда вы знаете?

- Мы многое знаем о людях. Неравенство в правах, в имуществе, в очень многом - не знаю, должен ли я перечислять все. Вы постепенно избавлялись от него, и процесс этот был болезненным. Неравенство интеллектуальное у вас тоже исчезнет: ведь оно - функция неравенства материального, просто его устранение требует больше времени. Но у вас останутся исключения, ибо - вы правы - без этого вам труднее будет идти вперед.

- А вам?

- Вы - индивидуалисты по природе. Общественные индивидуалисты. И будете такими .до тех пор, пока результаты мышления передаете друг другу при помощи языка - сигнальной системы а не непосредственно, в форме соответствующего поля. Передается не мысль, а лишь ее отражение. Приближенное - ибо количество слов языка ограничено, оттенков же мысли - бесконечно. Даже в науке вас порой подводит терминология, язык же математики, хотя и более точен, но не передает ассоциаций. Каждый из вас - замкнутый мир...

- Из нас! - рассердился Волгин. - А из вас?

- Каждый из нас - мир распахнутый. Ибо между собой мы общаемся без помощи промежуточных систем. Достаточно физического контакта между двумя рамаками, чтобы из двух мозгов образовался один, но вдвое более мощный. А если надо - из двадцати, из двухсот...

- И до бесконечности, - закончил Волгин. - И что же?

- Не до бесконечности: наш мозг - электронная система, и при известных ее размерах наш фон, уровень собственного шума повышается настолько, что дальнейшее увеличение впрок не идет. Одним словом, если возникают задачи, которые у вас требуют появления гения, мы соединяемся - и решаем их. Теперь вы понимаете, в чем дело и почему нам не нужны те, кто превышает наш уровень интеллекта: вместе мы в любом случае сильнее, но каждый в отдельности знает, что он равен остальным. Как вы понимаете, материального неравенства у нас быть не может, а интеллектуального мы не хотим. В какой-то мере и нам свойственны эмоции - во всем, что касается разума, только в этом. Вы поняли, человек?

- Я понял. Вы их убили.

- Можно сказать и так. Но ведь отношение к жизни и смерти - функция эмоционального уровня. Ваша забота, а не наша.

- Значит, они были просто умнее вас?

- Нет. Но они хотели сделать своих... на вашем языке потомков, но язык, как я говорил, неточен... своих потомков лучше, чем будут у остальных. Поскольку мы обладаем способностью к направленному совершенствованию, им это удалось бы. Мы возражали, но они не согласились.

- Ладно, - сказал Волгин. - Вы их убили; по-вашему, это можно делать, по-нашему - нельзя, не в этом суть. Но вот вы разлетитесь по планетам, по звездным системам. Вы достигнете их в разное время и в разном количестве: по десятеро, по двое, по одиночке...

- Возможно.

- И вот эти одиночки, вдали от остальных, будут создавать таких потомков, какие им понравятся. Возникнут общества, население целых планет. Но поскольку общей координации не будет, какие-то общества будут выше остальных. А потом вы встретитесь... кто же кого будет убивать тогда?

- Зачем? Мы же не убиваем, допустим, вас, человек.

- Нас? Люди, как-никак, вас создали...

- Точнее, мы произошли от вас. А ведь вы, в конечном итоге, произошли, скажем, от рыб; но разве это мешает вам убивать их? Или иную жизнь?

- Знаете, - сказал Волгин, чувствуя, как его жалость к рамакам исчезает. - Я бы, на вашем месте, не стал сравнивать людей, которые вас придумали, и рыб. Рыб не волновало, произойдет от них кто-нибудь или нет.