Владимир Михайлов - Дальней дороги

- Зачем? Мы же не убиваем, допустим, вас, человек.

- Нас? Люди, как-никак, вас создали...

- Точнее, мы произошли от вас. А ведь вы, в конечном итоге, произошли, скажем, от рыб; но разве это мешает вам убивать их? Или иную жизнь?

- Знаете, - сказал Волгин, чувствуя, как его жалость к рамакам исчезает. - Я бы, на вашем месте, не стал сравнивать людей, которые вас придумали, и рыб. Рыб не волновало, произойдет от них кто-нибудь или нет.

- Но разве вы предусмотрели все, связанное с нашим возникновением? Нет, вы были не в силах. Мы - продукт вашей эволюции, только не биологической, а психической, связанной с развитием ваших познаний и интеллекта. Нет, мы не будем убивать друг друга, я полагаю. Мы не люди; мы рамаки.

- Мы - рамаки, - прошелестело вокруг.

- Но пока убиваете вы, - сказал Волгин. - И подумайте-ка над тем, что я вам сказал.

- Конечно, мы подумаем. Ваши соображения все же не лишены интереса. Но сейчас нам пора - люди ждут нас, их интересует, как происходит наше воспроизводство. До свидания, человек!

Волгин только мотнул головой. Кинув взгляд на часы, он встрепенулся и, даже не проводив рамаков взглядом, помчался, поднявшись в воздух, к своему аграплану со всей скоростью, на которую были способны его микродвигатели.

7.

Может быть, стремительный полет аграплана, а, возможно то, что ему удалось нащупать уязвимое место в холодной логике рамаков, - так или иначе, что-то вновь привело Волгина в хорошее настроение, именно такое, какое и нужно для работы. Войдя в кабинет, он с удовольствием уселся в кресло, повернулся к столу и удовлетворенно подмигнул сам себе.

Нет, все не так страшно. Конечно, эти рамаки - недурное изобретение, но все же смогут ли они обойтись без человека еще вопрос. Они просто перебьют друг друга. А работа по подготовке высадки на планету отряда людей сделана, действительно, неплохо, ничего не скажешь. На этих ролях рамаков можно держать, с условием, что вслед за ними приземлится корабль с людьми. А уж какие будут это люди - об этом мы с тобой, Волгин, позаботимся!

Нет, не зря прошли годы, не напрасно вложено столько сил, нервов, - всего. Когда-то думали, что в светлом будущем работа будет - одно удовольствие. Чепуха. Работа есть работа, труд, пот и слезы и скрежет зубовный, а удовольствие - не то слово, рамак прав. От работы бываешь счастлив, а удовольствиеэто другое, это легкое что-то и не очень значительное. А тут - да черт возьми, сколько мозолей набили мы на руках и ,на душе, пока это стало возможным, то, что обозначается только одним словом: завтра.

Нет, неплохо ты встречаешь свое сорокалетие, Волгин. Прямо сказать - хороший подарок. Правда, не тебе. Людям. Человечеству. Дальней разведке.

Ну, значит, и тебе самому тоже.

Волгин поморщился. Вот уж не время рассуждать... Куда полезнее было бы поразмыслить вот над чем: каким образом, при помощи каких аргументов и в каком порядке будет он возражать против проекта независимых рамаков и доказывать необходимость - в лучшем случае - подчинения их людям на правах роботов высшего класса. Полезнее, конечно. Но день сегодня выдался насыщенный впечатлениями и приключениями, а утомленный мозг ищет спасения именно в неконкретных рассуждениях, пытается от кропотливого и трудоемкого анализа перейти к нешироким, но зато легким и радостным обобщениям. Не потому ли обобщения подчас оказываются недостаточно обоснованными?

Но это не о тебе, Волгин, не о тебе...

Налегая грудью на стол, Волгин потянулся, достал длинными пальцами апельсин из вазы. Он любил, чтобы на столе, кроме необходимого, стояло что-нибудь такое - неделовое и радостное: работая, неплохо помнить и об остальном хорошем, что есть в жизни.

Кстати, поэтому и фотография Елены на столе... Но это запретное направление мысли.

Он задумчиво вертел в пальцах апельсин; от тугого шара исходило мягкое оранжевое сияние. Волгин на мгновение пожалел плод - это совершенное произведение природы, затем усмехнулся; начатое надо доводить до конца... Он рванул шкурку, сок брызнул на стол. Не разламывая на дольки, вонзил зубы в налитую сладкой жидкостью мякоть.

Вот так же, как апельсин, стал доступен теперь плод работы. (Он выплюнул косточку, сердито поморщился.) Не могли вывести апельсин без кожицы и косточек, тоже работники. Возьмись за это дело Волгин... Но он занялся не апельсинами, а кое-чем потруднее. И все же сделал.

Он медленно жевал. Да, кажется, все в порядке. Автоматика доставлена. Через сорок минут они с Витькой отправятся на аэродром и встретят подопытную. Психофизики ее подготовят. А сколько работы было с нею! И пока ее нашли, и после - пока уговорили. Пришлось пустить в ход весь свой авторитет плюс мужское обаяние... (Волгин на секунду усомнился, потом кивнул: не надо ложной скромности!) И получить разрешение на эксперимент было тоже не так-то просто: сомневающихся везде достаточно. Теперь все это - вчерашний день. Но настанет завтрашний...

Он заставил себя не думать о завтрашнем, чтобы заранее не пережить всей радости и торжества, чтобы они не потеряли чего-то из своей новизны и полноты. Торжествовать будем завтра. А эти сорок минут надо чем-то занять, не терзать себя. Хотя бы разобраться с мелочами; институт - немалое хозяйство, всегда возникают какие-то мелкие делишки. Ну, посмотрим - что же у нас накопилось?

Волгин снова оглядел стол - на этот раз критически, испытующе, как будто искал, где же затаились эти мелочи. Взгляд опять наткнулся на мензурку с цветами. Нет, это к делу не относится. Ну, а конверт относится?

Он протянул к конверту руку - медленно, словно боясь то ли обжечься, то ли еще чего. К чему бы такой конверт? Что-то мешает вскрыть его сразу. Боязнь? Ну, пусть бы и так. Любое непредвиденное известие может вдруг изменить ход жизни. Как камни на дороге, эти конверты: на них налетаешь, вовсе не ожидая. Ну ладно...

Волгин вскрыл конверт; в чуть более резких, чем следовало, движениях угадывалось раздражение, кокоторое с годами приходило все быстрее. Зачем вообще ему кладут сегодня на стол такие вещи?

В конверте был бланк телеграммы. Волгин прочел ее. Комната мягко повернулась вокруг оси, закружилась, в ушах что-то загремело: пульс. Как камни на дороге, эти конверты. Но бывает - целуют и камни...

Волгин встал и решительно шагнул к двери, словно бы торопясь вдогонку за утраченным спокойствием. Но, сделав два шага, остановился. Запустил пальцы в волосы: отросли безобразно, давно уже следовало чуть больше следить за собою. Но уже не успеть. Придется предстать в таком виде.

Он почувствовал, как мысли сдавливают его, словно вода на глубине. Зачем вообще идти? Что изменится от того, что ты потопчешься на посадочной площадке, поглядишь издали? А ведь подойти у тебя не хватит смелости, это ясно уже сейчас. Может быть, лучше - считать, что никакой телеграммы не было?