Михаил Белов - Восьмая тайна моря

— Совсем неуважительно говорить о человеке, как о системе счетно-вычислительных машин. Человек все-таки не кибернетическая система отсчета, — раздраженно ответил Парыгин.

— Какая разница? Для кибернетики человек такая же система, как и всякая машина, более сложная, конечно. Разве это унижает достоинство человека? Нет же. Кибернетика, только кибернетика и никакая другая наука со временем откроет тайны головного мозга и многие другие тайны, которые все еще хранятся на чердаке природы.

— Да, у кибернетики большое будущее, — согласился Парыгин.

— Винер в своей новой статье пишет… — Пассажир в берете взял журнал, лениво полистал его, отыскивая статью.

Вошла стюардесса и объявила почему-то очень строгим голосом:

— Самолет идет на посадку. Прошу пристегнуться к сиденьям.

Вторая стюардесса обходила пассажиров, предлагая леденцы. Самолет начал снижаться. Зазвенело в ушах. Навстречу стремительно двигались озера, долины, распадки.

Появилась и исчезла за крылом деревня. Самолет сделал вираж влево, и взору открылся темно-зеленый бескрайний Тихий океан.

— Вот и прилетели, — сказал Парыгин и глубоко вздохнул.

Самолет подпрыгнул и побежал по бетонной дорожке.

Лето здесь только-только начиналось. Люди толпились у аэровокзала в демисезонных пальто и шапках. Деревья распускали первые нежно-зеленые листья. Вдали возвышались горы в белых малахаях.

Пассажиры покинули самолет.

— До свидания. Мы с вами хорошо провели время. Помните: в споре рождается истина, — человек в берете помахал рукой и быстро зашагал к такси.

Через три часа Парыгин опять был в воздухе. Вертолет летел на остров Туманов.

Трудолюбивый ветер дружно гнал волны Тихого океана. Чайки то взмывали вверх, то камнями падали вниз. На волнах качался траулер. Полукругом опоясали его белые поплавки кошелькового невода. Показался остров. Пассажирами вертолета были местные жители. Знакомые места не очень привлекали их внимание, и они не льнули к стеклам, как Парыгин.

В группе Карских островов остров Туманов был самым большим. Здесь находился мощный рыбокомбинат, зверосовхоз. Остров Семи Ветров был примерно в десяти километрах северо-восточнее острова Туманов.

Парыгин, не отрываясь, смотрел на дикий пейзаж. Под фюзеляжем вертолета — причудливые переплетения горных кряжей. Белоснежные вершины и черные распадки между ними… Появились дома, ряды улиц. Пассажиры начали собирать вещи. Вскоре машина оказалась на узкой полоске местного аэродрома. Пассажиры неторопливо побрели к автобусу. Парыгин остался один.

— Полетим через полчаса, — сказал ему белозубый летчик. Тут недалеко закусочная. Пошли, подкрепимся.

— Не хочу.

— Вид у тебя какой-то скучный. Первый раз, что ли, в наших краях?

Парыгин кивнул.

— С непривычки тяжело будет. Да ничего, обойдется.

Вертолет летел на остров Семи Ветров. Справа по курсу прямо из воды поднимался остров-скала. На карте названия островка не было. Над ним то стремительно падали до голубоватых волн, то так же стремительно поднимались в воздух черные тучи. Парыгин с изумлением смотрел на странное зрелище. Может быть, скалы извергают такой черный дым? Потом оказалось, что это были черные стаи бакланов, гнездившихся на крутых склонах безымянного острова.

На острове Семи Ветров летчик не стал садиться.

— Туман, — сказал он. — Выбирайся. Разыщешь все сам: заблудиться здесь трудно.

Парыгин принял свои вещи, спущенные из люка на стальном тросике, и кивнул на прощанье летчику:

— Счастливого пути!

По острову-полз плотный белый туман, словно простыней обволакивая Парыгина. Он осмотрелся вокруг, но ничего не увидел, кроме неподвижной белой массы.

Глава четвертая

ПРОФЕССОР ЛОБАЧЕВ И ПОЛКОВНИК ЕРЕМИН

Профессор Лобачев стоял у распахнутого окна.

В густой листве высокой березы, что росла у самого окна, шелестел дождь. Свет из окна падал на глянец мокрых листьев. Каждой весной береза обретала пышную зеленую крону и, казалось, вот-вот поднимется и полетит к звездам.

Березу посадили в сорок пятом году, в День Победы. Ее выкопал и привез из тайги друг профессора полковник Еремин. Тогда она была тоненькая, с набухшими почками, а сейчас вымахала выше дома. Рядом с ней стояла еще одна березка, молоденькая. Она появилась здесь прошлой осенью.

У Лобачева и Еремина существовала традиция — отмечать знаменательные события посадкой нового дерева. Так что весь сад у дома — страницы их жизни, жизни страны.

— Ишь ты, как распустила паруса, — улыбнулся профессор молодой березке, прислушиваясь к мягким ночным шорохам. Там, за окном, шла своя жизнь. Сейчас она притаилась, уснула; утром, когда взойдет солнце, все вновь затрепещет и засверкает.

Профессор не отходил от окна. Сон не шел. Ему не давала покоя трагедия острова Семи Ветров. За месяц работы комиссия так и не выяснила причины исчезновения каланов. Одно удалось твердо установить — животные исчезали в воде. Ныряли и не всплывали. Даже с метровой глубины.

Старший научный сотрудник заповедника Таня Чигорина утверждала, что каланов похищает неизвестный до сих пор хищник. Профессор всю жизнь занимался изучением фауны и флоры Тихого океана, знал всех хищников, но… неизвестный хищник? Нет, это было невероятно. На первых порах он довольно скептически отнесся к высказываниям Чигориной, но потом, проверив все хозяйство заповедника, заколебался. А знает ли он всех хищников Тихого океана? Может быть, есть и такие, что еще неизвестны науке?

Первое сомнение появилось в хмурый майский день. Лобачев сидел на берегу и наблюдал за резвящимися каланами. Метрах в пятнадцати от него среди рифов матка играла с детенышем. Она прижимала его к груди, лизала, переворачивала с боку на бок. Это повторялось много раз. Потом матка исчезла. Детеныш закружил на одном месте, издавая жалобный писк. Лобачев от удивления даже выронил удочку, которую держал в руках, наживляя крючки. Он ничего не видел, нет, но у него создалось впечатление, что матку втянули в воду за задние ноги.

На земле и под водой ни на минуту не прекращается яростная борьба за жизнь. В каждой капле воды и на каждом клочке земли дышала, трепетала, вздрагивала жизнь — удивительно прекрасная и удивительно жестокая. Разве не в этой борьбе непрестанно обновляется природа? Может быть, гибель калана, только что резвившегося с детенышем, закономерное явление? Может быть, она, выражаясь языком Александра Федоровича Холостова, представляет собой «издержки производства» природы?

«Выдумает же… «Издержки производства», — усмехнулся Лобачев. — Не так-то просто, оказывается…»