Игорь Дручин - Шорохи пространства

Он оглянулся. Миша полулежал в кресле, скрестив руки на левом подлокотнике таким образом, чтобы Майе было удобнее положить на них голову, и, хотя на неровной дороге луноход время от времени встряхивало, они мирно дремали под монотонное гудение двигателя. Им не надо выяснять причин, почему не складываются отношения, им всегда просто и легко друг с другом… А может, во всех этих сложностях прежде всего виноват он сам, создавая такой психологический фон, при котором и самому трудно сделать первый шаг навстречу, и ей как девушке неудобно? Ведь мог же он на практике и пошутить, и поговорить спокойно с поварихой Галей, и даже однажды поцеловать ее, когда у него вдруг возникло такое желание. Вот с ней ему было всегда легко и просто, хотя она никогда не казалась ему простоватой. Правда, она не была и красивой, по крайней мере, в той обыденной одежде, в которой он видел ее каждый день. А может быть, он просто не присматривался, ведь что-то привлекательное в ней было? Он напряг свою память, но не смог вспомнить ее лица. Он помнил лишь ее добрые карие глаза, всегда чуть смущенные, ее небольшие, всегда шершавые руки, потому что в полевых условиях ей приходилось все делать собственными руками — от чистки картофеля до мойки посуды. Он помнил ее глубокий грудной голос, потому что она всегда интересовалась его работой и пыталась во всем помочь ему, даже в расшифровке диаграмм магнитного каротажа, над которыми они бились тогда всей четверкой, пока случай не дал им в руки ключ к решению этой задачи. А ведь это случилось как раз в день ее рождения! Когда это было? В июле или августе? Конечно, в августе. Тогда Самсонов подарил ей свой талисман — отличный хризолит. Он еще пошутил, что камень приносит удачу тем, кто родился в августе. Практика у нее закончилась раньше, они задержались по просьбе Самсонова. Она уехала, обещала всем писать, но письма получил только он. Их было два или три…

Он вдруг пожалел, что не ответил ей тогда. Впрочем, многие его сокурсники не считали вправе привязываться к Земле, а что делать Гале в космосе при ее чисто земной профессии? Права русская поговорка: «Все, что ни делается, — к лучшему!» Только грустно все это…

Они подъезжали к широкому сквозному проходу, пересекающему лунные Апеннины и отделяющему от горной системы западную часть-полуостров Энариум.

— Надо будить Мишу, — вполголоса сказал Саша, обращаясь к Смолкину.

— Погоди. Ты все испортишь, — сморщил нос тот. — Вот въедем в ущелье.

Ждать пришлось недолго. Сима снизил скорость до предела и, медленно разворачиваясь, въехал в тень. Вспыхнули фары, выхватывая из кромешной тьмы наезженную дорогу среди крупных глыб и остроугольных камней. Солнце еще не проникло в глубь ущелья, и здесь царил первозданный мрак. Лишь пригнувшись, можно было снизу, через боковой иллюминатор, увидеть светлые пятна залитых солнцем вершин. Щелкнул тумблер, и в отсеке загорелся плафон.

— Теперь буди, — кивнул Смолкин, подмигнув Саше.

Макаров повернулся и потянул за рукав Михаила. Тот сразу открыл глаза, бросил взгляд на сине-фиолетовый от темноты боковой иллюминатор и машинально спросил:

— Что, уже ночь?

— Естественно, — не моргнув глазом, ответил Сима.

Субботин посмотрел на часы, зевнул.

— Да, половина одиннадцатого!

Потом, увидев выхваченный из черноты мощными фарами привычный для Луны характер рельефа и каменистую дорогу, спохватился.

— Что вы мне голову морочите?

— Мы? — удивился Сима. — По-моему, ты еще не проснулся!

— Брось, Симочка, свои штучки! Конечно, использовать для розыгрыша привычку к земному биоритму и создать обстановку земной ночи — это психологически тонко, но и год жизни на Луне тоже чего-нибудь стоит! Я же просил меня разбудить, когда подъедем к ущелью. А вы? Давай, Саша, иди подремли.

Макаров обменялся с Субботиным местами. Сонная Майя тотчас попыталась пристроиться у него на руке, но уловив во сне что-то непривычное, открыла глаза.

— А, это ты… Почему темно?

— Ночь, — будничным тоном ответил Саша, желая повторить на Майе Симину шутку.

— А-а-а-а… — Майя откинулась на спинку кресла и снова задремала.

При выходе из ущелья в глаза резанул свет, несмотря на предупредительно опущенные Симой светофильтры. Субботин поморщился и взглянул на часы. Они опережали график почти на сто километров. С такими темпами часа через два они будут на месте. Определив координаты, он сообщил их дежурному. Таков был порядок: каждые четыре часа сообщать свое местонахождение и направление дальнейшего движения. Правило это, выработанное на горьком опыте первых исследователей, резко сужало круг поисков в случае непредвиденных обстоятельств, и со времени введения число драматических случаев сократилось практически до земных пределов, хотя Луна изобиловала ловушками, и даже наезженная дорога не всегда страховала от неприятностей.

От ущелья дорога сначала отходила на север, подальше от основания крутого склона горной цепи, изобилующего неровностями рельефа и каменистыми осыпями, а затем поворачивала на восток, оставляя предгорья вправо в трех—четырех километрах.

Субботин оглянулся: Саша уже давно дремал в кресле рядом с Майей, и даже яркое солнце, осветившее отсек после выхода из ущелья, не помешало ему видеть земные сны.

— Может, ты тоже подремлешь? — спросил Субботин, подумав, что Симе, просидевшему уже четыре часа за пультом управления, тоже невредно было бы передохнуть, но Смолкин отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от дороги, и Михаил, зная пристрастие друга к вождению и находившего в этом едва ли не главный смысл жизни, решил не настаивать. Крутой вираж вдавил Михаила в кресло, и солнце, переместившись из бокового иллюминатора в передний, высветило отсек. Майя заворочалась в кресле. Сима добавил еще один светофильтр, и затемнил верхние части иллюминаторов, чтобы яркий свет низкого солнца не бил в глаза. Теперь в правый иллюминатор хорошо были видны изрезанные склоны горной цепи Апеннин и ее отроги, пологими языками спускающиеся к равнине Моря Дождей. Резкие и густые тени подчеркивали глубокие ущелья, часто глухие, тупиковые, а иногда уходящие в глубь горного массива насколько хватало глаз. Однообразный серовато-зеленый тон гор нарушался более светлыми по тональности осыпями, да иногда по первозданной системе трещин и разломов, не стертой эрозионными процессами, как на Земле, вдруг неожиданно появлялись тонкие белые полосы: то ли игра света, то ли жильные породы. Во всяком случае теперь, с установлением дифференциации магмы, он мог это предполагать, тем более, что в отношении горных систем на Луне среди исследователей не было разногласий: их вулканическое, точнее, магматическое происхождение, не оспаривалось даже самыми ярыми сторонниками ударного происхождения лунного рельефа. Михаил усмехнулся, вспомнив, с каким удовольствием подчеркнул этот факт профессор Лебедев, читавший в институте курс геологии Луны, убежденный «вулканист». Не все курсанты, особенно с математическим складом мышления, разделяли убеждения профессора.