Геннадий Прашкевич - Адское пламя (Комментарий к неизданной Антологии)

Листок серой бумаги, облупленная стена, босая женщина с сумасшединкой в синих глазах, эти заведенные за ухо волнистые волосы... - Алексей Толстой, как истинный художник, всегда был чуток к детали. Описывая самую невероятную ситуацию, он умел оставаться убедительным. После клочка серой бумаги - объявления - еще ошеломительнее последующий прыжок на Марс. Из разрушенной, продутой ветрами России - на Марс! Почему бы, черт побери, считает красноармеец Гусев, не присоединить планету Марс к РСФСР? "На теперь, выкуси, - Марс-то чей? - советский".

Фантастика Алексея Толстого давно признана классикой. Но выход этих книг встречался в свое время, скажем так, не овациями.

Г.Лелевич (критик в двадцатые годы авторитетный): "Алексей Толстой, аристократический стилизатор старины, у которого графский титул не только в паспорте, подарил нас "Аэлитой", вещью слабой и неоригинальной..."

Корней Чуковский: "Роман плоховат... Все, что относится собственно к Марсу, нарисовано сбивчиво, неряшливо, хламно, любой третьестепенный Райдер Хаггард гораздо ловчее обработал бы весь этот марсианский сюжет..."

Юрий Тынянов: "Марс скучен, как Марсово поле. Есть хижины, хоть и плетеные, но в сущности довольно безобидные, есть и очень покойные тургеневские усадьбы, и есть русские девушки, одна из них смешана с "принцессой Марса" - Аэлитой, другая - Ихошка... И единственное живое во всем романе - Гусев - производит впечатление живого актера, всунувшего голову в полотно кинематографа..."

То же и с "Гиперболоидом инженера Гарина".

Максим Горький (в письме к Д.Лутохину от 26 октября 1925 года): "...В 7-й книге "Красной нови" рабоче-крестьянский граф Алексей Толстой начал печатать тоже бульварный роман. Это очень жаль..."

Но жалеть, наверное, надо было о другом.

Жалеть, наверное, надо было о том, что Алексей Толстой, раздраженный явно несправедливыми нападками, отказался, не написал, как задумывал, еще одну часть своего романа об инженере Гарине. А замысел был, - "Судьбы мира". Даже план сохранился.

"Война и уничтожение городов. Роллинг во главе американских капиталистов разрушает и грабит Европу, как некогда Лукулл и Помпей ограбили Малую Азию... Гибель Роллинга. Победа европейской революции. Картины мирной роскошной жизни, царство труда, науки и грандиозного искусства."

Картины мирной роскошной жизни...

Планировалось, видимо, нечто вроде утопии. Царство труда, науки и грандиозного искусства...

Вообще-то заглянуть в будущее хотели многие.

Предпринял такую попытку и сибирский писатель Вивиан Итин (1894-1945), автор первого советского научно-фантастического романа "Страна Гонгури", изданного в 1922 году в провинциальном Канске.

Попавший в плен после разгрома белогвардейцами своего отряда юный партизан Гелий томится в застенке. Он ждет рассвета, когда колчаковцы поведут пленных расстреливать. Старый врач, брошенный в ту же камеру, погружает Гелия в некий гипнотический сон, в котором Гелий превращается в гениального ученого Риэля - гражданина страны будущего, где люди давно забыли слово война, где отношения чисты, безмятежны, где человечество может копить силы для нового величайшего броска вперед - в неимоверное, никак уже словами не определяемое счастье...

Скука необыкновенная, патетическая... Но роман! Роман, никуда не денешься... Роман, написанный не просто талантливым человеком, но человеком, который сам одновременно был "завагитпропом, заведующим уездным политпросветом, заведующим уездным РОСТА, редактором газеты и председателем дисциплинарного суда"

"...Итин в бытовом отношении не был устроен, - вспоминал старый большевик, участник гражданской войны в Сибири И.П.Востриков (по свидетельству В.Самсонова). - Жил он в кинотеатре "Кайтым" (тогда иллюзион "Фурор" назывался). Заканчивался последний сеанс, люди расходились, а Итин получал возможность отдохнуть, переночевать. И книгу свою он писал в том же кинотеатре, при свете самодельной коптилки. Сами понимаете, такой образ жизни и на внешнем виде сказывается... Однажды мы с товарищами рассудили так: последить за ним некому, сам он человек стеснительный, поможем ему мы. А на том месте и в тех же зданиях, где сейчас ликеро-водочный завод стоит, были раньше колчаковские казармы. Когда беляки удирали, то они все свое обмундирование, в том числе и новое, ненадеванное, побросали. Из тех белогвардейских запасов мы и подобрали Итину одежду. Он, я помню, очень обрадовался и сказал, как же он во всем новом и чистом в иллюзион пойдет ночевать?.. И вот, когда я читал его книгу, меня очень удивило: как человек, будучи совсем неустроенным, мог создать такое светлое произведение - мечту, сказку об удивительной стране, где живут люди коммунистического общества?.."

Кто объяснит?

Несколько иначе смотрел на будущее другой советский фантаст - Яков Окунев (1882-1932).

"Грядущий мир".

Утопия.

Профессор Моран, погрузив в анабиоз свою дочь и некоего Викентьева, смелого человека, решившегося на опасный эксперимент, отправляет их в далекое будущее. В отличие от классических утопий, роман Окунева динамичен, чему в немалой степени помогает и то, чтоОкунев еще не подпал под влияние большевистских догм, и то, что сам язык романа пока не превращен в язык расхожий, газетный.

"Один из магнатов - нефтяной король. Его рыхлое вспухшее лицо, синее, бугристое, изъеденное волчанкой; его оттопыренные, как ручки вазы, красные уши; его яйцевидный блестящий череп - все это, заключенное в пространстве между башмаками и цилиндром, носит громкое, известное во всех пяти частях света имя - Эдвард Гаррингтон..."

Портрет гротескный, запоминается.

Или:

"На палубе: равнодушные квадратные лица англичан, итальянские черные миндалевидные глаза; белокурые усы немца, закопченные сигарой; узенькие щелочки, а в них юркие черные жучки - зрачки японца; ленивый серый взгляд славянина; резко сломанный хищный нос грека..."

Конечно, описывать мир будущего, грядущий мир - это не набрасывать портреты пассажиров обреченного парохода. Страшновато читать о том, что вся Земля покрылась всемирным городом - "вся зашита в плотную непроницаемую броню"; не очень радует и то, что женщины и мужчины грядущего одеты совершенно одинаково. Правда, корабли в грядущем мире Якова Окунева работают на внутриатомной энергии, люди умеют общаться друг с другом мысленно, никакого разделения труда нет - сегодня ты метешь метлой двор, завтра решаешь математические задачи, наконец, полностью отсутствует собственность, личное жилье. "Зачем? У нас нет ничего своего. Это дом Мировой Коммуны." Нет в грядущем мире Я.Окунева и преступности, а все дети там - достояние Мирового Города (мотив, развитый в конце 50-х И.Ефремовым). Это поистине счастливый мир, единственной реальной драмой которого остается драма неразделенной любви. Впрочем, и такое несчастье лечится.