Генри Каттнер - Недреманое око

-- Это еще не повод...

-- Мы не собираемся представлять против него какие-либо доказательства, но это не значит, что ему все сойдет с рук. Сэм Клэй всегда боялся ответственности, связанной со взрослением. Он никогда не брался за дело, соответствующее его возможностям, боялся любого успеха -- ведь тогда то, что символизирует Око, могло бы дать ему пинка. Он разделался бы с этой проблемой, если бы, будучи еще ребенком, хоть раз пнул своего старика под зад. Конечно, это кончилось бы небывалой взбучкой, но он по крайней мере сделал бы первый шаг к самоутверждению. Но ждал слишком долго, а потом взбунтовался, но не против того, против чего следовало бы. И это был не настоящий бунт. А теперь уже слишком поздно. Развитие его личности закончилось очень рано. Честно говоря, проблема Клэя была бы решена, если бы его покарали за убийство, но его оправдали. Если бы его осудили, он тем самым доказал бы миру, на что способен. Дать пинка под зад отцу, удержать на лице эту вызывающую улыбку, убить Эндрю Вандермана. Думаю, именно этого он и хотел все время -- признания. Хотел доказать, чего он стоит, добиться, чтобы его уважали. Ему пришлось поработать, чтобы затереть за собой следы, а если он какие-то и оставил, то это было частью игры. Побеждая, он проиграл. Обычные пути бегства для него закрыты, ибо всегда какое-нибудь Око смотрит на него с высоты.

-- Значит, оправдательный приговор останется в силе?

-- У нас по-прежнему нет никаких улик. Обвинение проиграло это дело. Но... не думаю, чтобы Сэм Клэй выиграл его. Что-то еще произойдет. -- Он вздохнул.

-- Боюсь, это неизбежно. Сначала, как известно, выносится вердикт, а уж потом приговор. Вердикт Сэму Клэю был вынесен уже давно.

Сидя напротив него в баре "Парадиз", Би выглядела и прелестно, но и отталкивающе. Прелестной ее делало освещение, сумевшее затенить ее бульдожью челюсть и придать видимость красоты маленьким холодным глазкам, под густыми ресницами. Однако для него она по-прежнему выглядела отталкивающе, и с этим свет ничего не мог поделать. Он не мог подсветить мысли Сэма Клэя или подсветить его воображение.

Он думал о Джозефине, еще не решив окончательно, как быть с ней. Но даже не зная пока, чего хочет, он отлично представлял, чего не хочет -чтобы осталась хоть крупица сомнения.

-- Я нужна тебе, Сэм, -- оказала Би, взяв полный бокал.

-- Я сам справлюсь. Мне никто не нужен.

Эта снисходительная улыбка на ее лице, эта улыбка, обнажающая зубы. Он видел -- отчетливо, словно обладал рентгеновским зрением, -- что когда Би закрывает рот, нижний ряд зубов чуточку выдвигается вперед. В такой вот челюсти таится огромная сила. Клэй взглянул на ее шею, заметил, какая она толстая, и подумал, как крепко Би держала его, как маневрировала и ждала возможности снова ухватить своими бульдожьими челюстями ткань его жизни.

-- Ты же знаешь, я хочу жениться на Джозефине, -- сказал он.

-- Нет, не хочешь. Ты не тот мужчина, который нужен Джозефине. Я знаю эту девушку, Сэм. На какое-то время ты смог обмануть ее, прикинувшись человеком действия, но в конце концов она откроет правду. Вы были бы жалкой парой. Только подумай, Сэм, во что ты вляпался, едва попытался действовать самостоятельно! О, Сэм, ну почему ты не признаешься честно? Ведь ты хорошо знаешь, что сам не смог бы организовать ничего. Ты никогда... что с тобой, Сэм?

Внезапный смех Клэя застал врасплох их обоих. Сэм старался, пытался ответить ей, но не мог с собой справиться. Откинувшись на стуле, он трясся от смеха, почти задыхался. Так мало, так отчаянно мало не хватило, чтобы он начал похваляться и выболтал все. И только для того, чтобы убедить Би. Только для того, чтобы заставить ее заткнуться. Никогда прежде он не отдавал себе отчета, насколько важно для него ее мнение. Но последние слова переполнили чашу, это было уже слишком... слишком смешно. Сэм Клэй, который ничего не может организовать!

Как хорошо было снова смеяться. Дать себе поблажку и не заботиться о последствиях. После долгих месяцев суровой дисциплины снова подчиняться неконтролируемым импульсам. Публика из будущего уже не соберется возле этого столика, чтобы анализировать его смех, измерять его эмоциональное напряжение и продолжительность и гадать, чем же объясняется этот хохот.

Ну и ладно, пусть у него просто истерика. И что с того? После всего пережитого он заслужил разрядку. Он рисковал многим и добился многого, хотя в результате не получил ничего, даже признания, разве что в собственных глазах. Откровенно говоря, он добился лишь того, что мог теперь впадать в истерику каждый раз, когда на него накатит. Он смеялся, смеялся и смеялся; сам слышал в своем голосе пискливые, истерические ноты, но не обращал на это внимания.

Люди начали оглядываться на него, беспокойно посмотрел бармен, готовый вмешаться, если ситуация затянется надолго. Би встала, перегнулась через стол и встряхнула его.

-- Сэм, что случилось? Сэм, возьми же себя в руки! Ты выставляешь нас на посмешище, Сэм! Над чем ты смеешься?

Огромным усилием воли Сэм задушил смех в своем горле. Ему не хватало дыхания, и отдельные приглушенные всхлипы прорывались наружу, но он все-таки сумел выдавить несколько слов. Это были первые неподцензурные слова, сказанные им после долгих месяцев. И вот что он сказал:

-- Я смеюсь над тем, как обманул тебя. Всех обманул! Думаешь, я не знал, что делаю? Думаешь, все это время я не планировал каждый очередной шаг? У меня ушло на это восемнадцать месяцев, но я преднамеренно убил Эндрю Вандермана, и никто никогда ничего не докажет. -- Он глупо рассмеялся и добавил уже спокойно: -- Я только хотел, чтобы ты знала.

Только восстановив дыхание и испытав чувства невероятного, ни с чем не сравнимого облегчения, он понял, что натворил.

Би смотрела на него с каменным лицом, и во взгляде ее была пустота. Четверть минуты царила мертвая тишина. Клэю казалось, что его слова разнеслись по всему помещению, что вот-вот сюда ворвется полиция и арестует его. Но все было сказано тихо, и никто, кроме Би, ничего не услышал.

Наконец Би отреагировала. Она ответила ему, но не словами. Лицо, похожее на бульдожью морду, вдруг конвульсивно исказилось и взорвалось смехом.

Слушая ее, Клэй чувствовал, как чудесное облегчение, испытанное минуту назад, покидает его. Он понял -- Би ему не поверила. И он никак не мог ничего доказать.

-- Ну и глупыш! -- воскликнула Би, наконец успокоившись. -- Ты едва не обманул меня. Я почти поверила тебе. Я...

Она не могла говорить дальше, снова смеясь и сознательно привлекая к ним общее внимание. Эта нарочитость предупредила его: Би явно что-то задумала. У нее зародилась какая-то идея. Клэй прочел ее мысли и еще до того, как она заговорила, уже знал, что это за идея и как Би собирается воплощать ее в жизнь.