Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

Из-за просьбы негритянки передать ей соль я обратила внимание на её соседа. Волосы чёрные, гладкие, лоб высокий, глаза умные и, кажется, чёрные, под стать волосам, брови широкие, нос прямой, губы тонкие, подбородок довольно массивный, лицо овальное, смуглое, словом, ничего интересного. В толпе я бы не обратила на этого человека ни малейшего внимания, а теперь приглядывалась к нему лишь от скуки и желания поскорее научиться различать сидящих в столовой людей. Это, несомненно, был южанин. Но кто? Итальянец, испанец, турок? А может, бразилец? Если мне хотелось разобраться в ситуации, то требовалось не только глядеть, но и слушать.

Японец что-то любезно сказал соседу, а я в это время пыталась подслушать белобрысого верзилу, сидящего рядом со строгой дамой с тёмными волосами, собранными в пучок, и, разумеется, ничего не услышала.

— … говорят, армянин, — донеслось до меня с другого конца.

— Нет, мисс Лунге, он не армянин, — пылко вмешался армянин Карушанов в разговор высокой блондинки примерно моих лет с лысым пожилым одутловатым субъектом. — Мне кажется, он татарин.

— А вы, мистер Ивашкевич, тоже думаете, что он татарин? — спросила мисс Лунге.

— По-моему, он грек, — возразил седой человек, поляк, судя по фамилии.

— Неужели никто не может ответить на мой вопрос? — полусердясь-полусерьёзно спросила мисс Лунге.

— Лично для меня все повара делятся на две национальности, — заявил довольно симпатичный мужчина с кудрявыми волосами и выразительными голубыми глазами.

— И какая же национальность у нашего повара, сеньор Мастраяни? — заинтересовался Тома Рок.

— Национальность "хороший повар" в отличие от второй национальности, которая называется "плохой повар".

— Я очень люблю людей первой национальности, — признался француз.

Были бы здесь наши, они бы согласились с такой классификацией. При этом Саша умильно посмотрел бы на Зину, которая была признанным мастером по супам и мясным блюдам и усердно доказывала своё умение, и укоризненно — на меня, потому что я считалась специалистом по пирогам, печеньям и прочим кондитерским изделиям и, чтобы не дать повод изменить столь выгодное о себе мнение, держала свой экипаж в чёрном теле.

— Мистер Державин, может, вы разрешите наш спор? — обратилась бойкая мисс Лунге к полному человеку с каштановыми волосами, немного напомнившему мне нашего старинного писателя Станюковича.

У Ивана Сергеевича были очень добрые глаза, и я порадовалась, что человек с такими глазами — мой соотечественник.

— Открою вам великую тайну, дорогая мисс Лунге, — отозвался Державин. — Наш славный повар — чистокровный грузин.

Наконец-то я распознала, кто из гостей русский. Если и Серафима Андреевна окажется столь же приятным человеком, то мне останется лишь гордиться представителями своей нации.

Между тем, чистокровный грузин сам, лично привёз на маленьком столике огромный сосуд с чем-то дымящимся и упоительно пахнущим. Когда передо мной оказалась тарелка, я узнала плов. Но какой?! Всегда считала, что плов — это рис с мясом или курицей. А это было нечто такое сочное и ароматное, что такое королевское кушанье нельзя было даже отдалённо сравнить с нашим примитивным и довольно сухим блюдом под тем же названием.

Разложив плов по тарелкам, мистер Георгадзе скромно удалился, но вскоре был призван обратно аплодисментами. Что ж, если наш повар и дальше будет потчевать нас подобными деликатесами, то пассажиры очень быстро забудут про сковывающее присутствие мистера Уэнрайта, который даже это чудо кулинарного искусства ел с чопорным бесстрастием, своим примером вынуждая и меня делать то же. Мистер Форстер не ослаблял общего впечатления от нашей унылой троицы звездолётчиков.

В рубке под леденящим взглядом командира я первым делом перелистала список пассажиров. Да, там значился человек по фамилии Ивашкевич. Франц Ивашкевич, разумеется, поляк. Высокая блондинка оказалась норвежкой Соней Лунге. Её собеседник Джеронимо Мастраяни был, как водится, итальянцем. Китайца с тонкими чертами лица звали Дин Гэн. Улов за сегодняшний день был невелик. А хуже всего было сознание, что мне в общем-то и ни к чему знать имена и фамилии пассажиров. Если случится с кем-нибудь из них поговорить, то они сами мне представятся, а мои изыскания производятся просто от скуки. Никогда раньше не замечала в себе склонности мисс Марпл приглядываться к личной жизни людей, но на этом корабле иного развлечения не отыщешь. Книги — книгами, но отшельником жить не хочется.

А суп-харчо всё-таки оказался непривычным угощением для экипажа и, к величайшей моей досаде, обезьянка оказывалась от меня в самых разных положениях, да и лиана на крышке прямо-таки плясала из стороны в сторону, но никогда не помещалась над тянувшейся к ней обезьяньей лапкой.

26 января

Завтра я утра я уже смогу представить свои расчёты первому штурману, но этот миг меня страшит. Вдруг ему не захочется воспользоваться моим не слишком пока распространённым методом? Конечно, обычные расчёты я ему сделаю за полдня, если постараюсь, так что задержки не будет, но ведь обидно возвращаться к неэкономному, но испытанному методу, когда можно использовать моё открытие.

Сегодня день протекал так же тускло, как и вчера, хотя и неестественно называть тусклыми первые дни среди новых людей. Я присматривалась к бортинженеру, когда мы встречались, и у меня создалось впечатление, что он отчаянно старается выслужиться. Так старается, что боится даже взгляд бросить на предметы, не относящиеся к работе. Он впитывает каждое слово командира, с готовностью внимает первому штурману, не обращая внимания на его неприятную манеру говорить с подчинёнными. Меня такой тон коробит, а немец слушает без тени неудовольствия.

Самым примечательным событием, как всегда, оказался обед. Я заметила, что пассажиры окончательно освоились на корабле, более или менее привыкли друг к другу и среди них даже стали намечаться группы не то единомышленников, не то по интересам. Чёрная статуэтка явно выделяла своего соседа по столу, но это, по-моему, была не совсем служебная симпатия, потому что её большие выразительные глаза слишком подолгу останавливались на его лице. Говорили они о незначительных предметах, но как-то по-особенному, словно за каждой фразой скрывался подтекст. Для меня в их обмене репликами полезным оказалось лишь оброненное мисс Хаббард обращение «Мигель». Похоже, моя коллекция выявленных лиц скоро пополнится. Но всё-таки как неожиданно у людей возникает друг к другу симпатия. Для такой красавицы, как эта негритянка, по внешности скорее бы подошёл китаец Дин Гэн или хотя бы итальянец Мастраяни. Но внешность — не основное в человеке. Внешне я готова любоваться и китайцем, и итальянцем, но мне они несимпатичны, хотя я и не знаю их характеров. У Мастраяни мне не нравится складка у губ, которая кажется мне пренебрежительной, а китаец слишком красив, чтобы быть приятным человеком. Избранник негритянки мне не нравится из-за его массивного подбородка, к которому как-то не идут тонкие губы. Мне кажется, что хорошим человеком должен быть Иван Сергеевич, а после него я сразу выделяю Тартарена, то есть Тома Рока. И мой вкус не особенно оригинален, потому что эти двое объединили вокруг себя группы, где серьёзный разговор перемежается шутками и смехом. Глядя на это оживление, мне стало грустно в своём унылом заточении. Оба моих тюремщика показались мне ненавистными. Мы летим не на увеселительную прогулку, каждому будет угрожать опасность заболеть сумасшествием или манией убийства, каждый будет рисковать расстаться с жизнью при встрече с таким заболевшим. Почему же сейчас, когда трудности впереди, мистер Уэнрайт запрещает разговаривать с этими людьми? Они-то не теряют время даром и стараются использовать его и для обсуждения плана ожидающей их работы и для отдыха.