Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

— Вы уже приступили к работе, мисс Павлова? — спросил он.

Если в нём и было что-то хорошее, так это речь. Он не квакал, как американец, не глотал окончаний, а произносил слова чётко, ясно и с отличным произношением.

— Да, сэр, работа идёт полным ходом, — ответила я, подражая его чопорной манере.

Пожалуй, моя негритянка могла быть только Салли Хаббард, американкой. В списке я нашла и американца Джейка Лейна. Может, он и есть тот седой негр? Я вновь просмотрела национальности пассажиров и обнаружила в нём конголезийца, имя которого в присутствии командира я списывать не стала, а потому сразу же забыла. Ясно было, что седой негр был из Конго. Но раз больше среди пассажиров негров не было, то из этого можно заключить, что Джейк Лейн белый, а раз так, то сердце моё теперь спокойно и гордость удовлетворена, ведь ясно же, что двух американцев в Комиссию пригласили всего лишь как двух разных расовых представителей, а не из-за первенства их страны. Могли бы уж тогда пригласить и индейца, ведь, кто знает, может, у них ещё сохранилась их странная, почти мистическая связь с природой. И ещё жаль, что в Комиссию не включили какую-нибудь опытную цыганку, гадалку и колдунью. Когда речь идёт о непонятном, таком, как свойства бесовской планетки, нельзя пренебрегать ничем, даже возможностями ведьм и шаманов.

— Мисс Павлова, вы что-нибудь ищете? — не выдержал мистер Уэнрайт.

Будь мы не в космосе, и на Земле и будь это не человек, с недостатками которого приходится мириться, чтобы не обострять отношения, я бы его поддразнила и ответила, что ищу, кто этот симпатичный француз. Однако приходилось считаться с обстоятельствами перелёта, а также с тем немаловажным фактом, что командир был ходячим механизмом.

— Я искала имя и национальность негритянки, которая сидела за столом почти напротив вас.

— Мисс Хаббард, — выдал механизм интересующие меня данные. — Американка.

— Ещё я знаю, что в Комиссии есть двое русских. Как представительница той же национальности, я хотела бы…

Механизм дал сбой и вместо точной справки весьма сухо произнёс:

— Мисс Павлова, чтобы в будущем не возникало недоразумений, я сразу же ставлю вас в известность, что не поощряю дружбы с пассажирами. Они будут выполнять свою работу, а мы должны обеспечить им благополучный перелёт к месту их работы, дождаться конца исследований и отвезти их назад. На Земле вы можете видеться со своими соотечественниками когда захотите, но на корабле вы будете встречаться с ними только за общим столом, а в кают-компанию прошу вас не ходить и знакомств с членами Комиссии не заводить.

Мне показалось, что если бы мистер Уэнрайт нашёл хоть мало-мальски убедительный предлог, он бы запретил мне входить даже в столовую. Честно говоря, я ожидала, что он упомянет и про француза, но, по-видимому, он не заметил нашего единодушия в оценке скучной трапезы.

Больше командир не счёл нужным ничего объяснять и повернулся к прибору. Да я и без того поняла, что он требует относиться к пассажирам, как к запакованному в ящики грузу: вроде он есть, а вроде, его и не видно. Так что мне предстояло провести несколько месяцев в мире теней. Впрочем, расстраиваться было ещё рано, потому что последнее слово было всё-таки за пассажирами: если они со мной заговорят, то волей-неволей я должна отвечать, иначе выйдет невежливо. Что на это может сказать командир? Чтобы они помалкивали и не отвлекали его штурмана от еды?

Я покосилась на безмолвную широкую спину бортинженера. Она не выражала никаких чувств.

— Вам ещё что-нибудь нужно, мисс Павлова? — спросил мистер Уэнрайт.

— Мне надо знать, как зовут моих соотечественников, — ответила я очень твёрдо, потому что чрезмерная уступчивость при таком властном начальстве вредна.

— Мисс Сергеева и мистер… Дер-жа-вин.

Да, у сухаря-англичанина имелось уязвимое место, но, к сожалению, я не могла воспользоваться знанием этой ахиллесовой пяты, потому что имела фамилию очень простую: Павлова. Командир выговаривал её легко и без запинки, а судя по тому, с каким напряжением он произнёс «Сергеева», а особенно «Державин», то сложная русская фамилия стала бы для него камнем преткновения. Представляю, как намучился бы он, обращаясь ко мне, как к мисс Крашенинниковой-Свидригайловой. Из почтения к труднопроизносимой фамилии он не стал бы даже задавать мне вопросы по поводу списка пассажиров. У меня мелькнула нехорошая мысль спросить его, как зовут индуса, но я решила с этим пока подождать. Всё-таки не к лицу степенной женщине вести себя, как выпускнице, да и на неприятности можно нарваться.

Итак, моих соотечественников звали Серафима Андреевна Сергеева и Иван Сергеевич Державин. При первом же удобном случае я продолжу изучение списка, но теперь, раз независимость была уже продемонстрирована, пора было показать, что я не бездельница и к своим обязанностям отношусь очень ответственно. Кроме того, что самолюбие вообще не позволяет мне работать плохо, надо было думать и о престиже страны: уж если именно меня выбрали в эту экспедицию, то я должна оправдать доверие Комитета. Я вновь поглядела на спину бортинженера, олицетворявшую усердие, украдкой полюбовалась обезьянкой, отчего у меня стало легче на душе, и углубилась в работу.

Когда часы вахты бортинженера протекли и его сменил первый штурман, мистер Гюнтер так быстро покинул рубку, что мне оставалось лишь сделать предположение, что какой-то злой рок не даёт мне взглянуть в лицо немцу.

Наконец у меня даже возникло предчувствие, что моё будущее каким-нибудь страшным образом окажется связано с мистером Гюнтером, и поэтому судьба не спешит отдёргивать занавес перед будущей драмой. Глупости, конечно. Воображение нередко настраивает мысли на некий романтико-фаталистический лад, а жизнь продолжает идти размеренно, без всяких опасных приключений, что, возможно, и к лучшему.

Я думала увидеть таинственного бортинженера за ужином, но не учла, что буду в это время на вахте. Когда мистер Форстер отпустил меня в столовую, там уже никого не было, и безмолвная финка подала мне овощное рагу с куском тушёного мяса под сложным соусом. Так что сегодня мой день прошёл суетливо, как и всякий первый день, и в относительной изоляции от живых людей. Даже таинственного бортинженера я так и не увидела.

25 января

Я изучила график дежурств в рубке и обнаружила, что ночных вахт у меня вообще не предвидится, завтракать и ужинать я буду в гордом одиночестве и лишь в обед смогу созерцать общество. Что ж, похоже, обед станет для меня самым долгожданным и любимым событием дня.

Зато главным событием сегодняшней ночи был бортинженер. Я вчера так много о нём думала, что увидела его во сне. Лицо у него очень красивое, но сумрачное. Было в нём что-то демоническое. В натуре волосы у немца тёмные, а во сне они были абсолютно чёрными, без всякого отлива. Помню, что я его почему-то очень боялась и старалась не оставаться с ним наедине, а от неизменно шёл за мной, куда бы я ни пыталась скрыться. Как всегда бывает во сне, я пряталась, но мой демон всюду меня находил. Наконец, он настиг меня в рубке, и я не могла увернуться от его рук, которые тянулись меня задушить, как в романе старинной писательницы Уайт "Для спящих — ночь, для стражи — день". Я где-то читала, что люди делятся на убийц и жертв, только днём сознание контролирует их поступки, а ночью сознание спит и угнетаемое подсознание получает возможность дать проявиться сущности человека. Ночью во сне люди убивают, терзают, насилуют или пытаются убежать от убийц, садистов и насильников. Может, если планетка действительно влияет на разум человека, то именно тем, что высвобождает подсознание? Впрочем, я рассуждаю не просто как дилетант, а как любитель чтения, знающий о таких проблемах лишь из художественных книг, так что лучше не выказывать своё мнение вслух, а оставить его на страницах дневника. Уж наверное, учёные специалисты лучше, чем я, разберутся в ситуации. Лично я не знаю ни одного человека, которому бы снилось, что он за кем-то гонится и хочет убить. Все мои знакомые видят в кошмарах, что это именно они убегают, прячутся и всё равно их настигают. Может, не все откровенны и кое-кому стыдно признаться, что он кого-то убил во сне? Интересно, если кому-нибудь приснится очень ярко, что он убил человека, что у его ног в крови лежит ещё тёплое тело, может ли эта отчётливая картина навсегда привить ему ужас и отвращение к убийству не только наяву, но даже во сне?