Невил Шют - Крысолов

— Э… м-м… паровоз, я думаю. Да, конечно, паровоз.

— А сколько у него колес?

Но на это старик уже не умел ответить.

— И обедать будем в поезде? — пропищала Шейла.

— Да, — сказал Хоуард, — вы пообедаете в поезде. И выпьете чаю и, надеюсь, позавтракаете.

— О-о! — недоверчиво протянула девочка. — Завтракать в поезде?

Рональд посмотрел удивленно:

— А где мы будем спать?

— В поезде, Ронни, — вмешался отец. — В отдельной кроватке.

— Правда, будем спать в поезде? — Ронни повернулся к старику. — Мистер Хоуард, можно мне спать поближе к паровозу?

— И мне. Я тоже хочу поближе к паровозу, — сказала Шейла.

Мать оставалась с ними, пока они не уснули. Потом спустилась в гостиную к мужчинам.

— Я попросила мадам Люкар приготовить для вас корзинку с едой, — сказала она. — Вам будет проще накормить их в спальном вагоне, чем водить в вагон-ресторан.

— Очень признателен, — сказал Хоуард. — Это гораздо удобнее.

Миссис Кэвено улыбнулась:

— Я-то знаю, каково ездить с детьми.

В тот вечер он поужинал с ними и рано лег спать. Усталость была приятная, и он отлично выспался; проснулся, по обыкновению, рано, полежал в постели, перебирая мысленно, о чем еще надо позаботиться. Наконец он поднялся; чувствовал он себя на редкость хорошо. Причина была проста — впервые за много месяцев для него нашлось дело, — но об этом он не догадывался.

День прошел в хлопотах. У детей было совсем мало вещей на дорогу, только одежда в небольшом портпледе. С помощью матери старик изучил все сложности их одевания, и как укладывать их спать, и чем кормить.

В какую-то минуту миссис Кэвено остановилась и посмотрела на него.

— По совести, — сказала она, — вы бы предпочли, чтобы я проводила вас до Парижа, правда?

— Совсем нет, — ответил Хоуард. — Уверяю вас, детям будет вполне хорошо со мной.

Короткое молчание.

— Не сомневаюсь, — медленно сказала она. — Не сомневаюсь, конечно же, с вами им будет хорошо.

Больше она о Париже не заговаривала.

Кэвено уехал в Женеву, но к ужину вернулся. Отвел Хоуарда в сторону и вручил ему деньги на дорогу.

— Не могу выразить, как мы вам благодарны, — пробормотал он. — Совсем другое дело, когда знаешь, что малыши будут в Англии.

— Не тревожьтесь о них, — сказал старик. — Вы их отдаете в надежные руки. Мне ведь приходилось заботиться о собственных детях.

Он не ужинал с ними в тот вечер, рассудил, что лучше оставить их одних с детьми. На дорогу все уже приготовлено: чемоданы уложены, удочки упрятаны в длинный дорожный футляр. Делать больше нечего.

Он пошел к себе. Ярко светила луна, и он постоял у окна, смотрел за поля и леса, вдаль, на горы. Было так безмятежно, так тихо.

Он с досадой отошел от окна. Несправедливо, что здесь, на Юре, так спокойно. За двести или триста миль севернее французы отчаянно сражаются на Сомме… Спокойствие Сидотона вдруг показалось ему неприятным, зловещим. Хлопоты и новая ответственность за детей заставили его на все посмотреть по-другому: скорей бы вернуться в Англию, быть в гуще событий. Хорошо, что он уезжает. Мир и покой Сидотона помогли ему пережить тяжкую пору, но настало время уехать.

Следующее утро прошло в хлопотах. Он встал рано, но дети и родители Кэвено поднялись еще раньше. Завтракали в столовой все вместе; напоследок Хоуард учился размачивать для детей сухарики в кофе. Потом к дверям подкатил старый «крайслер», готовый отвезти их в Сен-Клод.

Прощанье вышло короткое и неловкое. Хоуард уже раньше сказал Кэвено-родителям все, что надо было сказать, а детям не терпелось забраться в машину. Они не понимали, что расстаются с матерью, быть может, на годы; впереди столько удовольствий: ехать в автомобиле до Сен-Клода, провести целый день и всю ночь в самом настоящем поезде с паровозом, — только это их и занимало. Отец и мать, оба красные, неловкие, поцеловали детей, но те просто не понимали, что значит это прощанье. Хоуард, смущенный, стоял рядом.

— Прощайте, мои милые, — пробормотала миссис Кэвено и отвернулась.

— Можно, я сяду рядом с шофером? — спросил Рональд.

— И я хочу рядом с шофером, — сказала Шейла.

Тут вмешался Хоуард.

— Вы оба сядете рядом со мной. — Он усадил их на заднее сиденье. Потом обернулся к матери. — Им хорошо и весело, — сказал он мягко, — а ведь это главное.

Он уселся в машину; она тронулась, и с тягостным расставаньем было покончено.

Хоуард усадил детей по обе стороны от себя, чтобы им одинаково хорошо видна была дорога. Порой кто-нибудь из них замечал козу или осла и сообщал об этом, мешая английские слова с французскими, тогда другой карабкался через колени старика и спешил тоже посмотреть на такое чудо. Хоуард с трудом водворял их на места.

Через полчаса подъехали к станции Сен-Клод. Консьерж помог им выбраться из машины.

— Славные детишки, — сказал он Хоуарду. — Думаю, отец с матерью будут очень тосковать.

— Да, верно, — по-французски ответил старик. — Но во время войны детям спокойнее на родине. Я думаю, что их мать решила разумно.

Тот пожал плечами, он был явно не согласен:

— Да неужто война дойдет до Сидотона!

Он перенес их вещи в купе первого класса, помог Хоуарду сдать в багаж чемоданы. И вот маленький поезд, пыхтя, пополз по долине, и Сен-Клод остался позади. Это было в то утро, когда Италия объявила войну союзникам, а немцы перешли Сену севернее Парижа.

3

Уже через полчаса после того, как проехали Морез, дети заскучали. Хоуард этого ждал и приготовился. В саквояже у него были припрятаны кое-какие игры, которыми его снабдила миссис Кэвено. Он достал бумагу, цветные карандаши и усадил детей рисовать пароходы.

За три часа, пока доехали до Андело, они успели перекусить; купе засыпано было обертками от сандвичей и апельсиновыми корками; пустую бутылку от молока водворили под сиденье. Шейла уснула, прикорнув подле Хоуарда, головой у него на коленях; Ронни большую часть пути стоял у окна и тихонько напевал французскую считалку:

Раз, два, три,В лес гулять пошли,Четыре, пять,Вишни собирать…

К тому времени, как доехали до Андело, Хоуард прочно усвоил премудрость порядкового счета.

На маленькой станции, где предстояла пересадка, ему пришлось разбудить крепко спавшую Шейлу. Она проснулась вся красная, недовольная и ни с того ни с сего немножко поплакала. Старик утер ей глаза, вышел из вагона, снял детей на платформу и вернулся в вагон за вещами. Носильщиков на платформе не оказалось — наверно, во Франции в военное время это неизбежно. Ничего другого он и не ждал.

Он пошел по платформе, нагруженный багажом; дети медленно шли рядом, и он умерял шаг, приноравливаясь к ним. В конторе сидел черноволосый толстяк — начальник станции.