С Златаров - Третье Тысячелетие

Космогатор поднялся, внимательно посмотрел на всех троих и сказал:

— Мы встретились с новым, неизвестным доселе эффектом четырехмерного континуума, связанного с вашим полетом к коллапсару. Вероятное условие для его проявления состоит, очевидно, в том, что звездолет сразу же после этого или в то же самое время вошел в субпространственный переход. В некой точке вне нашего пространства и вне нашего времени, когда и мы и вы находились в параллельных мирах, произошел перехлест временно-пространственных координат…

— Космогатор! — возбужденно перебил его размеренную речь Пилот. — Ведь у тебя шрам всегда был на левой щеке! Отчего же теперь он на правой?

Космогатор неуверенно потрогал свое лицо. Все уставились на него. На левой щеке Космогатора алел продолговатый шрам, далекое воспоминание о неудачном приземлении на астероид Палладу. Неожиданно, как будто он только что понял нечто важное, Космогатор быстро приблизился к Пилоту и, расстегнув ему куртку комбинезона, приложил ухо к его груди. Все, недоумевая, молча следили за странными действиями Космогатора. Затем он резким движением едва не разорвал комбинезон Астрофизика и снова долго, внимательно прослушивал что-то в его груди. Когда он приблизился к Биологу, тот уже ждал его с открытой, выпяченной грудью.

У всех трех сердца бились справа. Космогатор, не проронив ни единого слова, потер неожиданно шрам и подумал:

«А сейчас где-нибудь… там, какой-нибудь другой Космогатор стоит, озадаченный, что у трех людей из его экипажа сердца бьются слева, и неосознанно потирает свое лицо и правую щеку, на которой алеет шрам».

ВАСИЛ РАЙКОВ

ПРОФЕССОР КОРНЕЛИУС ВОЗВРАЩАЕТСЯ

— Значит, слева, под камнем? — спросил Ангел, улыбаясь.

— Не просто «под камнем», а под третьим валуном после желтой розы, — поправил его Марин и вдруг воскликнул: — Поосторожней!

— Может быть, тебе жаль скатерть? — усмехнулся Ангел; он только что ненароком опрокинул на стол свою рюмку и теперь торопливо закрывал газетой расползающееся пятно: вот-вот могла появиться его мать.

— Жаль переводить такое добро. Уважай хотя бы звездочки, сияющие на высоком челе этого отменного коньяка!

— Твои потуги на остроты умилительны, дружище. Не мучай себя понапрасну. Чувство юмора сродни красоте: и то и другое нельзя приобрести. Даже на последнем курсе медицинского института.

Друзья отпили по глотку и поставили рюмки на стол. Они обожали такую, несколько странную манеру разговора, усвоенную ими еще в те благословенные времена, когда нужно было зубрить латынь и трепетать перед каждым экзаменом.

— И не «под» валуном, — продолжил прерванный разговор Марин, — а влево от него. Все-таки большая разница. Вряд ли сыщешь в мире кошку, которая умудрится зарыть медальон под валун.

— Да-а-а… кошка! В ней-то и кроется загадка.

— Желтая кошка с черными полосками, — добавил Марин бесстрастно.

— Которую, судя по предсказанию, я уже видел собственными глазами.

— Которую, судя по предсказанию, ты уже видел.

— Ну что ж, выпьем тогда за желтую кошку, которую я видел собственными глазами, хотя и не упомню ничего подобного, — сказал Ангел. — За здоровье всех жёлтых кошек.

— За желтых кошек! — торжественно провозгласил Марин. — И хватит потешаться нал предсказаниям!! Климента, потому что…

И тут оба не выдержали. Грянул такой взрыв смеха, что мать Ангела тотчас появилась в дверях, пытаясь заприметить, не нанесен ли урон ее фарфорово-хрустальному реквизиту.

— Вам что-нибудь нужно? — строго вопросила она.

Этого было достаточно, чтобы обрушилась новая лавина хохота.

Ангел весь сотрясался, стиснув руками живот; побагровевший Марин всхлипывал, взвизгивал, хрипел, корчась так, словно в горле у него застряла кость чудовищных размеров. Мать посмотрела на них, подняла глаза к потолку, пожала выразительно плечами, повернулась и ушла.

— Ой, уморит меня этот, человек! — сказал Ангел, когда они наконец успокоились. — Один только Климент и способен выдумывать такие несуразицы. Ты заметил, все выдержано в желтых тонах: желтая роза, желтая кошка, желтый камень в медальоне…

— Черт его знает, что он имел в виду!.. Впрочем, камень в медальоне наверняка топаз, они всегда желтые.

— Стало быть, золотой медальон с топазом, похожим на лесной орех. О, не зря, не зря молодая дама обожала это украшение, доставшееся ей еще от прабабки.

— Но что это была за прабабка, а? — размышлял Марин. — Украденная турецким беем. И когда в один прекрасный вечер бей размотал свой пояс, она вонзила кинжал в дебелое брюхо и дала деру, захватив на память только медальон. Долго ли, коротко ли, вернулась она на родину, да не одна, вместе с возлюбленным, а возлюбленный ее парень был что надо, из гайдуков. А дальше пошло-поехало: женила гайдука на себе, одарила его дюжиной детишек, а когда пришло время, снарядила его в стан ополченцев.

— И правнучка под стать прабабке: потеряв медальон, заявляет без всяких колебаний: «Тот, кто его найдет, станет моим мужем, окажись он хоть распоследним бродягой!»

— Он столько всего измыслит, многомудрый Климент! — восторженно сказал Марин. — Да это же приключенческий роман с патриотическим сюжетом!

— О, фантазии ему не занимать…

— А какие выдумал подробности, а? Ну хотя бы насчет нашей молодой дамы, только что вернувшейся из-за границы и…

— Этого еще не хватало! — картинно вознегодовал Ангел. — С чего это ты взял: наша дама? Не наша, а моя. Климент предсказал, что она выйдет замуж за меня. За меня, а не за нас!

— Ну и женись! — процедил Марин презрительно. — Жениться можно было и без прорицаний. Без разговоров о медальонах и кошках.

— Возможно, ты и прав, — отвечал в глубокой задумчивости Ангел. — Одного я никак не возьму в толк: все-таки я видел желтую кошку. Только теперь вспомнил.

— А за киской, конечно, бежала красавица, укокошившая турецкого бея.

— Могу поклясться: я видел кошку. Как-то прошлой осенью эта тварь пробралась в нашу кладовую. И таких мне трех форелей загубила! Именно после ее визита я и поставил решетку на окно.

— Желтая кошка? — быстро спросил Марин.

— В самом деле желтая. И представь себе, вся в черных полосках, как тигр.

— Добрый вечер! — сказал неожиданно Ангел и снял шляпу: ему за ворот тотчас просочилось несколько ледяных капель, как будто они лишь того и ждали.

Марин, внимательно смотревший куда-то через забор, мгновенно обернулся.

— Кто это был? — спросил он строго.

— Доктор Здравков из Первой градской. Подожди, когда он пройдет!