Брендон Сандерсон - Легион

— Давай так.

— Ани роцех лесхапер эт ха'иврит шели, — проговорила Калиани.

— Черт, — сказал я. — Хрен выговоришь.

— Следим за языком! — отозвалась Айви.

— Это не так трудно, мистер Стив. Вот, попробуйте. Ани роцех лесхапер эт ха'иврит шели.

— Ане роте зили шапер хап… ер хав… — сказал я.

— О, боже, — пробормотала Калиани. — Это… это ужасно. Может, по одному слову?

— Хорошая идея, — ответил я, махнув стюардессе, той, которая перед началом полета рассказывала о правилах безопасности на иврите.

— Да? — улыбнулась она нам.

— Эээ… — начал я.

— Ани, — терпеливо сказала Калиани.

— Ани, — повторил я.

— Роцех.

— Роцех…

Потребовалось немного времени, пока в итоге я с этим справился. Стюардесса даже поздравила меня. К счастью, перевести ее ответ на английский было намного проще. Калиани переводила довольно бегло.

— О, у вас просто ужасный акцент, мистер Стив, — сказала Калиани, когда стюардесса ушла. — Мне так стыдно.

— Мы будем работать над этим, — ответил я. — Спасибо.

Калиани улыбнулась мне и обняла, затем попыталась обнять Монику, которая ничего не заметила. Наконец индианка заняла место рядом с Айви, и они принялись оживленно болтать, что позволило мне расслабиться. Когда мои галлюцинации ладят между собой, это всегда облегчает мне жизнь.

— Вы уже знали иврит, — обвинила меня Моника. — Вы знали его еще до полета, а последние пару часов просто освежали память.

— Верьте во что хотите.

— Но это невозможно, — продолжила она. — Человек не может выучить абсолютно новый язык за пару часов.

Я даже не стал ее поправлять и говорить, что я его и не выучил. Если бы я его знал, у меня не было бы такого ужасного акцента, и Калиани не было бы смысла говорить мне слово за словом.

— Мы летим в погоне за камерой, снимающей прошлое, — сказал я. — Неужели в это поверить легче, чем в то, что я так быстро выучил иврит?

— Ладно, хорошо. Притворимся, что так и есть. Но если вы способны учиться так быстро, то почему вы до сих пор не знаете все языки — да вообще все?

— В моем доме для этого недостаточно комнат, — ответил я. — По правде говоря, Моника, я ничего этого не хочу. Я с радостью бы освободился от всего этого, и моя жизнь стала бы намного проще. Иногда я думаю, что все они сведут меня с ума.

— Так вы… не сумасшедший?

— Боже, конечно, нет, — ответил я и посмотрел на нее. — Вы этого не признаете.

— Вы видите людей, которых нет, мистер Лидс. С таким фактом трудно смириться.

— И, несмотря на это, у меня хорошая жизнь. Скажите мне вот что. Почему меня вы считаете сумасшедшим, а человека, который не может удержаться на работе, изменяет жене, который не может держать себя в руках, вы называете нормальным?

— Ну, возможно не совсем…

— Множество «нормальных» людей не могут удержать все под контролем. Состояние их рассудка — стрессы, волнения, фрустрации — встает на пути их возможности быть счастливыми. По сравнению с ними я — сама стабильность. Хотя должен признать, было бы неплохо, если бы меня оставили в покое. Я не хочу быть каким-то особенным.

— От этого и появляются все эти галлюцинации? — сказала Моника.

— О, так вы теперь психолог? Прочитали книжку, пока мы летели? Где же ваш новый аспект? Дайте я пожму ей руку.

Моника не отреагировала на провокацию:

— Вы создаете эти иллюзии, чтобы спихивать все на них. Вашу гениальность, которая для вас обременительна. Вашу ответственность. Им приходится насильно тащить вас за собой, чтобы заставить помогать людям. И это дает вам возможность притворяться, мистер Лидс. Притворяться, что вы нормальный. В этом и заключается настоящая иллюзия.

У меня вдруг возникло желание, чтобы полет побыстрее подошел к концу.

— Этой теории я еще не слышал, — тихо произнес Тобиас сзади. — Возможно, в этом что-то есть, Стивен. Нужно бы напомнить Айви…

— Нет! — рявкнул я, поворачиваясь к нему. — Она уже достаточно покопалась в моей голове.

Повернувшись обратно, я увидел, что в глазах Моники снова появился тот взгляд — взгляд, который появляется у «нормальных» людей, когда они имеют дело со мной. Взгляд человека, вынужденного держать динамит голыми руками. Этот взгляд… он ранит куда больше чем само заболевание.

— Скажите мне вот что, — сменил я тему. — Как Разону удалось бежать?

— Не то чтобы мы не предприняли никаких мер предосторожности, — ответила Моника сухо. — Камера надежно запиралась, но мы не могли полностью исключить доступ к ней человека, которому платили за то, чтобы он ее разрабатывал.

— Здесь есть что-то еще, — сказал я. — Без обид, Моника, но вы хитрите. Айви и Джей Си давным-давно вычислили, что вы не инженер. Вы либо скользкий управленец, призванный улаживать нежелательные моменты, либо скользкий куратор службы безопасности с теми же функциями.

— И в каком месте я должна была не обижаться? — спросила она холодно.

— Как получилось, что Разон имел доступ ко всем прототипам? — продолжил я. — Наверняка вы без его ведома скопировали чертежи камеры. Наверняка филиалы вашей лаборатории получили образцы аппарата, чтобы штатные инженеры смогли разобрать их по винтику и выяснить их устройство. Очень тяжело поверить, что он каким-то образом сумел добраться до всех прототипов и уничтожил их.

Пару минут она постукивала пальцами по подлокотнику.

— Ни одна из них не работала, — наконец призналась она.

— А вы сделали точные копии?

— Да, но все равно ничего не получилось. Мы задали Разону вопрос, и он ответил, что еще остаются недоработки. У него постоянно находились оправдания, а кроме того, у Разона были проблемы и с его собственными прототипами. Это еще неисследованная область науки. Мы первопроходцы. Тут не обойтись без недоработок и неточностей.

— Все сказанное верно, — заметил я. — Но ни во что это вы не верите.

— Он что-то делал с теми камерами, — сказала она. — Что-то, чтобы без него они не работали. Имея достаточно времени, чтобы повозиться, он мог заставить работать любой прототип. Вместо его камеры мы ночью подсовывали одну из наших копий. И у него она работала. Мы меняли ее обратно — и она работать прекращала.

— А у других людей в его присутствии камеры работали?

Она кивнула:

— Они даже могли использовать их какое-то время в его отсутствие. Но спустя некоторое время любая камера переставала работать, и нам приходилось опять нести ее к нему на починку. Вы должны понять, мистер Лидс. У нас была всего пара месяцев, в течение которых камера вообще работала. Большую часть времени его работы в Азари многие наши сотрудников вообще считали его шарлатаном.