Юлий Буркин - Пятна грозы

К чести нашей будет сказано, что бумажка и в самом деле кончалась, так что в отсутствии жизненной правды нас не обвинишь.

Другой сохранившийся листок богаче по содержанию — одно четверостишие и два крупных «законченных» произведения. Причем над каждым обозначено, кому оно посвящено. Над четверостишием значилось: «Посвящается себе».

Вот и оно само:

Лысый от счастья, нежный, как кит,Вон он — в ненастье с криком летит.С розой в ноздре и с фужером в зубах,От часу час превращаясь во прах…

Второе посвящение не менее лаконично: «Посвящается тебе».

БуколикаА помнишь, было дело,Когда однажды намПлескаться надоелоИ отдаваться смелоБушующим волнам?Мы вытерлись, оделисьИ молча по пескуПошли, на солнце греясь,И вдруг мне захотелосьСорвать с тебя лоскут.Тебе, несмелой, милой,Сказал, мол, скоро ночь.Ты улыбнулась криво,Хихикнула игривоИ ускакала прочь.

Третье посвящение и до сей поры умиляет меня: «Посвящается всем малышам».

Как по облаку, по тучкеПрыгали собаки -Кнопки, Шарики и Жучки,Бобики и Бяки.В гости к ним с веселым крикомПодлетели раки;Им обрадовались дикоБедные собакиИ приветственные знакиРакам показали…Испугались дико раки,Р-р-раз! И ускакали.

В связи с рифмоплетством мне припомнилась история с плакатами в столовой. История эта такова.

Однажды я собрался в универмаг за тетрадками.

В автобусе мне на глаза попался плакат-листовка, приклеенный к стенке кабины. На плакате были изображены два мрачноватых типа разного роста. Тот, что поменьше, по-видимому, должен был изображать ребенка. Запечатлены они были в момент преодоления препятствия — полосатого бордюра между тротуаром и проезжей частью. Тот, что повыше, тянул невиданной длины отросток-руку прямо под колесо ближайшей машины к какому-то темному округлому предмету. «Ребенок» же как-то страшновато-неестественно загнул в прыжке голову и, размахивая, словно ветряная мельница, руками (тоже разной длины), устремил на «взрослого» пустой отрешенный взгляд.

От картинки веяло лекарственным духом инвалидного дома и тянуло могильным холодком. Подпись гласила:

Бежит за шляпой дядя,А ОН — на дядю глядя.

Плакат был выполнен на добротной лощеной бумаге сочными яркими красками. ОН прочно засел мне в душу.

Возвращаясь, я обнаружил на задней обложке купленной тетради стихотворение. Вот такое:

Хорошо по росеПрогуляться вдоль шоссе.Хорошо, но только НЕ -Не по правой стороне!

Вернувшись в общагу, я двинул в столовую и там, стоя в очереди, прочел над лотком с хлебом:

Хлеб — наше богатство, его береги,Хлеба к обеду в меру бери!

А чуть поодаль — еще:

Помни, как дважды два:Хлеб — всему голова!

Эти строки меня доконали. Оказывается, для кого-то то самое рифмоплетство, которым мы занимались от нечего делать, является профессией. Но ведь, чтобы такая «продукция» расходилась, на нее нужен спрос. Неужели тот, кто заказывает, не чувствует фальши?

И мне пришло в голову провести эксперимент. Про себя я назвал его «Операция ЧФ» (Чувство Фальши).

Я подошел к девице за кассой.

— Простите, девушка, кто у вас тут главный?

Девушка подняла широко открытые красивые, как у теленка, карие глаза.

— Как это?

— Ну, кто у вас тут директор, что ли, или начальник?..

— У нас — заведующая. Но ее сейчас нет. А зачем она вам?

— Я хотел узнать, откуда у вас эти плакаты, про хлеб.

— А, — протянула она и разочарованно махнула рукой, — года два назад в тресте дали.

— И вам они нравятся?

— А вы — кто?

— Я из газеты, — не моргнув и глазом, нахально соврал я.

— Да, очень, очень нужные плакаты, — неожиданно бойко стала «давать интервью» девушка, — нужные и интересные. Вот только жаль, маловато их.

— А вам нужно больше? Понимаете, наша газета проводит кампанию по привлечению молодых поэтов и художников к нуждам бытового обслуживания. Уже завтра можно было бы принести несколько новых плакатов. Ваша заведующая против не будет?

— Что вы; Галина Владимировна, наверное, только рада будет.

И действительно, Галина Владимировна обрадовалась, когда назавтра стены ее столовой украсили новые, еще пахнущие тушью, надписи. Первый из них поощряюще намекал:

Ты зачем сюда пришел?Ну-ка, кушай хорошо!

Второй энергично советовал:

Постоянно и неустанноБери к пельменям сметану!

Далее следовал текст на злобу дня:

Воровать ложкиСтыдно немножко.

Плакат на выходе сначала по-товарищески заботливо интересовался, а затем — удовлетворенно констатировал:

Уходящий товарищ, ты сыт?Зря спросил; это видно на вид.(администрация)

С тех пор регулярно, примерно раз в две недели, плакаты менялись, что заметно увеличило приток посетителей. Правда они больше глазели по сторонам, нежели ели.

К нашим перлам можно отнести следующие призывы:

Был Гамлета отец, стал — тень.Кушай рыбу каждый день!

Стулья наши — общественные,Будь бережлив, давай.Стул-то, ведь он — как женщина,Ножку ему не ломай.

Агрессией пухнет весь зарубеж.Время требует: «Ешь!!!»

А два плаката Галина Владимировна все ж таки забраковала. Ей показалось, что они скорей отпугнут покупателей, нежели привлекут. Первый из них предостерегал:

Есть пельмени с масломОчень огнеопасно!

Необоснованность данного заявления заставила нас, скрепя сердце, согласиться с заведующей. Второй забракованный плакат этак ненавязчиво рекламировал:

Стоит довольно дешевоЭто странное крошево.

Мы с Юриком ничего предосудительного в этих словах не видели. Но Галина Владимировна категорически отказалась это вывешивать. Однако, проявив незаурядный такт, она выразила надежду, что молодые поэты обиду на нее не затаят и не оставят ее столовую без своего вдохновенного внимания. Операция ЧФ продолжалась.

Предметом нашей особой гордости стали следующие воззвания:

Один мой знакомый ГлебКусками бросает хлеб.Не знает, наверное, Глеб,Как трудно дается хлеб

От еды, спиртным запитойНикогда не будешь сытым.Пусть не лезут в глотку вамРаспроклятые сто грамм!

А вот этот плакат Галина Владимировна сперва тоже не хотела вешать, но Юрик, заинтересованный, как автор, излил на нее целое море литературоведческого красноречия, и она, сраженная его эрудицией, покачнулась и сдалась. Теперь на стене красовалось: