Песах Амнуэль - И умрем в один день…

Вообразить себе я это мог, конечно, но достаточно абстрактно — никогда не был женат (полугодовой брак с Кармеллой не в счет — к тому же, у нее не было родственников в Риме, и мы ни разу не пошли с ней в гости не только к отсутствовавшей теще, но вообще ни к кому, потому что Кармелла предпочитала сидеть дома и смотреть телевизор) и не собирался, во всяком случае, в ближайшие годы.

Итак, Лючия Лугетти, в девичестве Синимберги, родилась в 1976 году после Потопа, точная дата неизвестна — девочку нашли на пороге больницы Бенедикта, ей был тогда месяц от роду, может, чуть больше. Приемные родители — Бруно Синимберги и Марчелла Байстрокки. Бруно — фотограф, имел фотоателье в квартале Бургати, умер в прошлом году (инфаркт миокарда). Мать пошла работать только после смерти мужа, сейчас живет где-то в Пьемонте. Лючия… школа номер… Римский университет… общая филология… в работах мужа, скорее всего, ничего не понимает… Это не было написано в документе, но со всей очевидностью из него следовало — что может понимать в космологии филолог, пусть и с дипломом лучшего вуза Италии? Ровно столько же, сколько бывший полицейский.

Если так… Нет, предположения и выводы — потом.

14 февраля 1998 года зарегистрирован брак с Вериано Лугетти…

Ничего интересного. Выйдя семь лет назад замуж за моего клиента, Лючия вела благопристойный образ жизни, работала в институте филологии, детей, правда, у супругов не было, но это не повод для подозрений, у многих моих знакомых нет детей, не потому, что они противники патриархальной итальянской семьи, просто обстоятельства сейчас такие, что женщины предпочитают рожать первого ребенка не в девятнадцать, как сто лет назад, а в тридцать, а то и в тридцать пять. Если Лючия Лугетти и была замешана в чем-то предосудительном, то ни в файлах мэрии, ни в полицейских досье это не отразилось. Значит…

Хорошо. С точки зрения закона Лючия чиста. Но полгода назад она ушла от мужа и сняла квартиру в не очень, мягко говоря, престижном районе — почему?

Вернувшись на улицу Кавура, я обнаружил Сганареля дремлющим в своем закутке и поднялся к себе, предполагая устроить наблюдательный пункт у окна. Подумал, что надо бы и едой запастись, иначе придется вечером спуститься в кафе напротив, а в это время… Неважно. Возвращение Лючии я увижу и оттуда.

Долго ждать, однако, не пришлось: из-за угла появилась ее воздушно-хрупкая фигурка и полетела по воздуху (таким было впечатление) мимо парикмахерской, магазина игрушек, перешла дорогу, не посмотрев ни направо, ни налево, и вошла в дом. Я приоткрыл дверь и стал наблюдать за коридором. Синьора Лючия поднялась не по главной, а по боковой лестнице и прошла мимо моей квартиры; на этот раз впечатления воздушности и полета почему-то не возникло: нормального сложения женщина, и вблизи черты ее лица не произвели на меня особого впечатления, обычное женское лицо. Синьора Лючия достала из сумочки ключ и вставила в замочную скважину, я вышел в коридор и воскликнул:

— Прошу прощения!

Она вздрогнула (я бы тоже вздрогнул, если бы меня вдруг окликнули) и, удивленно посмотрев на меня, спросила низким голосом — это была скорее Амнерис, но уж точно не Джильда:

— Да, синьор?

— Прошу прощения, — повторил я, подойдя ровно на такое расстояние, чтобы мою попытку завязать разговор не сочли чересчур навязчивой. — Вы здесь живете, верно? Я только что поселился и не спросил у этого старика, который похож на Сганареля, запирают ли здесь входную дверь на ночь, мне приходится возвращаться довольно поздно, и не хотелось бы…

Она улыбнулась — очень милая оказалась улыбка, так улыбаются девушки в дорогих магазинах, отвечая на вопросы покупателей.

— Сганарель… — сказала она. — Это верно, старый Чокки действительно похож… Двери… Наверно, запирают, я не знаю точно, я-то ложусь рано, так что…

Она пожала плечами и отвернулась, считая, видимо, разговор законченным.

— Чокки, — повторил я, приблизившись еще на шаг, — значит, его зовут Чокки, я не спросил. Странное имя, так звали героя фантастической повести, автор был англичанином… как я помню.

Синьора Лючия все-таки сначала открыла дверь и лишь после этого посмотрела в мою сторону, отметив, конечно, что я еще на шаг сократил расстояние.

— Вы читали Уиндома?

Она спросила это, как кто-нибудь другой спросил бы: "Вы верите в полтергейст?"

— Мой любимый автор, — погрешив против истины, сообщил я.

Синьора Лючия спрятала ключ в сумочку и, положив ладонь на ручку двери, сказала:

— Мне больше нравился Воннегут.

— Почему-то, — кивнул я, — женщины обычно предпочитают Воннегута.

Она подумала пару секунд, решала, наверно, стоит ли продолжать разговор или лучше все-таки укрыться за дверью.

— Это естественно, — сказала она. — Воннегут социален, а Уиндом скорее научен.

Странный это был разговор, если бы кто-то слышал его со стороны. Двое незнакомых людей в коридоре дешевого многоквартирного дома, впервые увидев друг друга…

— Ну нет! — воскликнул я, приблизившись еще на шаг. — Это Уиндом научен? "День триффидов"? Или "Кукушки…"

Тут я запнулся, потому что мои познания закончились — я решительно не мог вспомнить, где жили эти «кукушки», в каком-то английском городке, да, но как он назывался?

— "Кукушки Мейдвича", — подсказала синьора Лугетти. — Наука, конечно. Проблема взаимодействия цивилизаций.

Я не стал спорить — роман этот я читал даже в более раннем возрасте, чем «Чокки», даже название помнил не полностью. Нужно было или срочно искать другую тему, или…

— Вы, должно быть, писатель? — спросила синьора Лючия, все-таки распахнув дверь и уже переступив через порог. Означало ли это, что она приглашает меня войти следом, или, напротив, дает понять: хватит, поговорили, оставьте меня в покое?

— Писатель? — искренне удивился я.

Если бы я сказал «да», то пришлось бы играть роль, к которой я готов не был — среди множества моих отрепетированных личностей не было личности писателя.

— Нет, синьорина, я не…

— Синьора.

— О, простите. Нет, я не писатель, хотя, бывает, сожалею, что не стал…

— Пробовали писать?

Видимо, в ней проснулся профессиональный интерес, она все еще стояла на пороге, но уже не в коридоре, а в комнате, и теперь от моего ответа зависело: захлопнется передо мной дверь, или меня впустят внутрь.

— Кто не пробует в двадцать лет? — я неопределенно повел головой. — Ерунда, конечно. Нет, синьора, я стал психологом, это близко к писательскому ремеслу, но все же несколько иная профессия.

Психолога я из себя изображал уже раза три или четыре — правда, недолго.