Максим Лучинин - Повестка в космос

Я достал бумажку, которую мне выдали в одиннадцатом кабинете. Ценные указания. Да уж, действительно ценные. Мелким и вдобавок расплывчатым шрифтом был приведен внушительный список предметов, которые запрещалось с собой брать: начиная с зажигалок и сотовых телефонов, кончая золотыми украшениями и огнестрельным оружием. Список же вещей обязательных состоял всего лишь из пары нательного белья, ложки, кружки, полотенца и туалетных принадлежностей. Не густо. Однако если проявить фантазию, то можно было набрать с собой черт знает чего — ведь кто его знает, чем ты привык в туалете заниматься. Да и пара нательного белья — довольно странное и неопределенное понятие. Также бумажка рекомендовала за три дня до явки на пункт не принимать алкоголь, не употреблять в пищу грибы, сыры, приправы и домашние соленья. Я не слыхал, чтобы такую бредятину нашим призывникам раздавали. Хотя, возможно, это были спецуказания как раз для нас, отправляющихся в космос. В одиннадцатом кабинете человек в гражданском заставил меня расписаться на трех экземплярах подписки о неразглашении сведений, которые мне сообщили. Даже эту бумажку с «бесценными» указаниями я не имел право никому показывать.

Раздался звонок — я побежал открывать. У хозяйки, конечно, были свои ключи, но она тактично соблюдала приличия.

— Ты что же, в армию никак? — спросила она.

— Так точно, Любовь Сергеевна! — бодро ответил я. — Прошел комиссию, годен к строевой!

— Ага, — покивала она, зорким взглядом осматривая квартиру, все ли в порядке. — И что вас, куда?

— Там ясно будет. — Я неопределенно махнул рукой. — Вроде как сначала в Москву, а там поглядят, кого куда…

— Ага, — опять покивала хозяйка.

Она не спеша прошлась по комнате, осмотрела мебель, везде заглянула. Зачем-то выглянула в окно и долго рассматривала, что там. Потом ушла проверять кухню и ванную. Я топтался на месте, ожидая конца досмотра.

Вернувшись, она села на кровать, сложила морщинистые руки в подоле цветастого платья.

— Что же теперь будет, а? — спросила она. — Война… Опять война. Куда страна катится? Мало мы воевали?

Я промолчал. Ответов на вопросы у меня не было.

— Что будет? — снова спросила женщина. — Кому теперь эти квартиры нужны? — Она махнула рукой на свою комнату. — Кто тут жить будет, если всем воевать?

Я опять промолчал.

— А скажи мне, Гриша, — проговорила она, — правду ли говорят, будто вас в космос закинуть хотят, прямо к этим самым истедантам?

Я выдержал взгляд ее умных глаз и честно ответил:

— Правду! — И она поверила. А я добавил, не совсем честно, но уже на полном доверии: — Полетят наши к ним, это точно. Подготовят у нас лучший отряд — и отошлют. Что поделать! Ну а остальные здесь останутся, тут тоже дел невпроворот…

Потоптавшись, я ждал, может, она еще что-нибудь спросит, но она молчала, тоскливо глядя в окно.

— Ну что, Любовь Сергеевна, пойду я, — негромко сказал я. — Я тут денег вон на полку положил, все-таки

прожил сколько в этом месяце… Ключи там же. Может, вернусь когда еще…

Она встала, взяла деньги, пересчитала. Подошла ко мне и сунула их в ладонь.

— Иди, — сказала она и вдруг перекрестила меня.

Я судорожно запихал деньги в карман и подхватил сумку.

— Всего доброго, Любовь Сергеевна! В ответ только хлопнула дверь.

Получив в военкомате направление на планету Ка-148, я окончательно решил на работу сегодня не возвращаться. Позвонил Ольке и сказал, что больше я сегодня не приеду, потому что повязали меня и теперь я рядовой Российских вооруженных сил. Что завтра я приду, но только попрощаться, а послезавтра — прости-прощай! Олька молчала, но оставалось ей только согласиться. Хотя чертеж опоры я так и не доделал, но был уже вне досягаемости любого начальства, начиная с Ольки и кончая самим генеральным директором нашей фирмы.

Оставалось у меня полтора дня на гражданке, и я принялся переезжать с наемной квартиры обратно в родительскую обитель, к сестре Катьке. Вещей за полгода я накопил немало, но большую их часть я без сожаления отправлял в мусор. В итоге два рейса на такси — и я, можно сказать, переехал.

Распрощавшись с хозяйкой, я побрел с сумкой через плечо домой — пешком, благо до родителей было недалеко, три автобусные остановки, а по дворам и того меньше.

Во дворах разливалась безмятежность и тихое спокойствие. Бегала ребятня, на лавочках медитировали доисторические старушки. Царили покой и умиротворение. Ярко светило солнце, но было не жарко. Протащив сумку пять минут, я пожалел, что не взял такси и в третий раз. Лямка натерла плечо, спина покрылась потом. Ничего, сказал я себе, терпи, солдат, тренируйся.

Выйдя на проспект, остановился на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый свет светофора. Вот вспыхнул желтый, за ним зеленый, — а я стоял и не двигался, пораженный.

По проспекту разливалась безмятежность и тихое спокойствие. Царили точно такие же, как во дворах, покой и умиротворение. И это под конец рабочего дня в будни! Даже в самые жаркие выходные, когда полгорода уезжало купаться, а вторая половина собирала клубнику в садах, проспект шумел довольно оживленным движением, не говоря об обычных днях, когда здесь творилось черт знает что. Я огляделся: в обе стороны вдаль простиралась практически пустая улица, буквально с пяток машин — и все. На перекрестке, где я стоял, затормозила «девятка», да с противоположной стороны аллеи стоял «уазик». И народу тоже не было: две тетки переходили дорогу на зеленый, чуть вдали кучковалось человек пять возле магазина «Ткани», две мамаши катили коляски по аллее. Город вымер.

Я припомнил недавнюю поездку на такси. Похоже, и тогда улицы были пусты, просто я не обратил на это внимания, погруженный в свои заботы. Таксист, как я сейчас вспомнил, выглядел мрачнее тучи и не сказал мне ни слова — молча выслушал, куда ехать, так же молча забрал деньги и помог доставать из багажника вещи.

Вот тебе и мобилизация. Тут дела не шуточные. Похоже, все мужики сейчас в военкоматах, а женщины… Я пригляделся к толпе, что стояла у магазина. Тетки, которых там было уже человек восемь, махали руками и ругались с кем-то, кто высовывался из дверей магазина. Спустя какое-то время двери захлопнулась, но тетки и не думали расходиться и что-то очень оживленно обсуждали.

И мне вдруг стало тревожно за Катьку. Когда я перевозил вещи, дома она отсутствовала, и Тоха, естественно, тоже. Я схватил сумку за ручки, чтоб было удобнее, и побежал прямо на красный, благо давить меня было некому. Забежав в квартиру, я облегченно вздохнул — Катька дома. Нервно бегая по кухне, она пыталась кормить Тоху. Тоха, видя, что его маму подбрасывает буквально на ходу, разнервничался и есть категорически отказывался.