Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

– Славный парнишка, славный, – говорит гость.

– Тимоти, – поясняет мать. – Это твой дядя Джейсон.

– Привет, дядя Джейсон.

– Ой-ей, что-то голосок у тебя невеселый, племянник Тимоти.

– У меня все нормально.

– Спасибо, что сказал, мой мальчик. Выше голову. – Холодный кулак гостя легонько вздернул подбородок Тимоти.

– А там… – Мать увлекла дядю Джейсона прочь.

Пустой, как стекло, глаз дяди подмигнул Тимоти поверх плеча, окутанного пелериной.

Тимоти остался в одиночестве.

Из неведомой дали, куда вел во мраке ряд свечей, донесся похожий на флейту голос; это была Эллен.

– И мои братья, ума им не занимать. Угадайте, тетя Морджанна, чем они занимаются.

– Понятия не имею.

– Заведуют городским моргом.

– Да что ты! – Тетя Морджанна ахнула.

– Да-да! – Пронзительный смех. – Премило, правда?

– С ума сойти!

Все захохотали.

Тимоти стоял по стойке «смирно».

Смех смолк.

– Знаешь ли, мы все кормимся с их работы.

Лора выкрикнула:

– Верно-верно! Ты ведь представляешь себе, тетя, дорогая, в чем состоит работа санитара из похоронного бюро?

Тетя Морджанна не знала подробностей.

– Что ж, – тоном ученого начала Лора. – Они втыкают в тело серебряные иголочки, соединенные с красной резиновой трубкой, чтобы вытянуть кровь. И впрыскивают консервант. Как правило, санитары сливают кровь в канализацию. Но не Леонард с Бионом! Они носят ее в бутылях домой для мамы и папы и для всех нас. Но, конечно, Тимоти…

У Тимоти дернулся уголок рта.

– Нет-нет, – проворно зашептала Лоре мать.

– Тимоти… – протянула Лора, не зная, чем закончить фразу.

Наступило неловкое молчание. Его прервал требовательный голос дяди Джейсона:

– Да? Продолжай. Что насчет Тимоти?

– Ох, Лора, язык у тебя… – вздохнула мать.

Лора продолжила. Тимоти закрыл глаза.

– Тимоти, он… ну, он не любит кровь. Такой уж он… разборчивый.

– Он еще научится, – пояснила мать. – Вопрос времени. – Она сказала это твердым голосом. – Он мой сын, и он научится. Ему всего четырнадцать.

– Но меня на крови взрастили. – Голос дяди Джейсона переместился в соседнюю комнату. Снаружи ветер играл на деревьях, как на струнах арфы. Оконное стекло обрызгал дождичек. – На крови взрастили… – Звуки истаяли вдали.

Тимоти, покусав себе губы, открыл глаза.

– Ну, это была моя вина. – Мать провела гостей в кухню. – Я заставляла его. Но ребенка не принудишь, только навсегда отобьешь ему вкус к блюду. Вот Бион до тринадцати лет не притрагивался к…

Конец фразы потонул в шуме ветра.

– Понятно, – пробормотал дядя Джейсон. – Тимоти дозреет позже.

– Ничуть не сомневаюсь, – с вызовом ответила мать.

Свечи пылали, по дюжине затхлых комнат прыгали тени. Тимоти стало холодно. Втянув в себя запах горящего сала, он инстинктивно схватил свечу и отправился блуждать по дому под предлогом того, что поправляет креп.

– Тимоти. – Чей-то голос за рисунчатой стеной шепотом, с присвистом и вздохами, выговаривал слова. – Ти-мо-ти-боис-ся-тем-но-ты. – Голос Леонарда. Чертов Леонард! – Так что мать – иной раз – позволяет ему – брать свечу. Так и ходят, неразлучные, по всему дому – огонек свечи и два серых глаза Тимоти; и светится вся троица одинаково.

– Мне нравится эта свеча, только и всего, – с упреком прошептал Тимоти.

– Все образуется. Дети они и есть дети, – долетели из глубины темной столовой слова тети.

И снова шум, снова хохот, дикий хохот! Раскат за раскатом! Хлопки и стуки, выкрики, шуршанье платьев, шелест пелерин! В парадную дверь, подобно пороховому дыму, повалил мокрый туман. И оттуда, складывая крылья, гордо выступил высокий мужчина.

– Дядя Эйнар!

Нырнув прямиком в туман, под сплетенье зеленых теней, Тимоти на тонких ногах рванулся вперед, в объятия дяде Эйнару. А тот поднял его в воздух!

– У тебя крылья, Тимоти! – Легко, как пушинку, он подбросил мальчика в воздух. – Крылья, Тимоти, лети!

Внизу побежал хоровод лиц. Тьма закружилась. Дом сдуло прочь. Тимоти ощущал себя ветром. Он замахал руками. Пальцы дяди Эйнара поймали его и снова подбросили к потолку. Потолок рухнул, как обугленные стены.

– Лети! Лети! – потребовал дядя Эйнар гулким басом. – Крыльями! Крыльями!

Лопатки пронзило острой болью, словно коренившиеся там ростки пробились наружу, распускаясь не цветами, а свежими перепонками, длинными и влажными! В горле у Тимоти заклокотало; дядя Эйнар подбросил его еще выше!

В дом хлынул поток осеннего ветра, на крышу обрушился дождь, балки тряслись, недовольные свечи грозили выпасть из канделябров. Из магической черноты ниш и дверей таращилась в две сотни глаз, клонилась к центру круга большая и малая родня, а в середине, в гудящем от смеха пространстве, Эйнар, как куклой, жонглировал ребенком: «Бей крыльями! Взлетай!»

– Ну все, довольно! – крикнул наконец Эйнар.

Мягко опустившись на половицы, Тимоти восторженно и устало привалился к дяде Эйнару.

– Дядя, дядя, дядя, – счастливо всхлипывал он.

– Ну, хорошо полетал, Тимоти? – Эйнар погладил племянника по голове. – Хорошо, хорошо.

Близился рассвет. Большая часть гостей уже собралась и готовилась отправиться в постель, чтобы недвижно и беззвучно проспать светлое время суток. С закатом они выпрыгнут из своих ящиков красного дерева, начнется пиршество.

Дядя Эйнар во главе толпы родственников двинулся в подвал. Мать вела их вниз, к тесным рядам отполированных до блеска ящиков. Шаги Эйнара сопровождались странным свистом и шорохом, крылья напоминали синевато-зеленую палатку, вздувшуюся на спине; касаясь чего-нибудь, они издавали слабый барабанный стук.

Наверху Тимоти устало улегся и погрузился в мысли, стараясь полюбить темноту. В темноте тебя никто не видит, не заругает, делай что хочешь. Да, Тимоти любил ночь, но не то чтобы сильно. «Временами ночи уж слишком много!» – кричал он, взбунтовавшись.

В подвале бледные пальцы тянулись к крышкам красного дерева, задвигая их изнутри. Иная родня совершала перед сном трехкратный круг и устраивалась по углам, уложив головы на лапы и сомкнув веки.

Взошло солнце. Все спали, никто не храпел.

Закат. Начало пиршества походило на взрыв; так разлетается, с криками, хлопаньем крыльев, потревоженный выводок летучих мышей! Крышки ящиков откинулись! В подвальной сырости засновали шаги! В парадную и заднюю дверь колотили припозднившиеся гости, их впускали, принимали извинения.

Погода стояла дождливая, промокшие посетители нагружали Тимоти сырыми накидками, шляпами, забрызганными вуалями, он относил их в чулан; повешенные на стены для просушки, они выглядели как мумифицированные летучие мыши. Комнаты были забиты народом. В прихожей засмеялась одна из кузин, смех завернул за угол в дверь гостиной, срикошетил, заложил вираж и из четвертой комнаты вернулся к Тимоти, отчетливый и циничный. За ним последовал залп хохота!