Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Снизу доносились интригующие звуки. Во всех коридорах, на потолках и дверях шуршал черный креп. По лестнице с балюстрадой вползал запах горящих черных свечей.

Голос матери, высокий и твердый. Голос отца, отдающийся эхом в сыром погребе. В старый загородный дом входит Бион, волоча за собой большущие, в два галлона, кувшины, в которых булькает жидкость.

– Мне нужно на прием, Паучина, – сказал Тимоти.

Паук закрутился на шелковой нити, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он будет наводить глянец на ящики, искать поганки и пауков, развешивать креп, а когда начнется прием, никто не посмотрит в его сторону. Чем меньше обращать внимание на неудачного отпрыска, тем лучше.

В нижнем этаже из конца в конец дома пробежалась Лора.

– Возвращение! – кричала она весело. – Возвращение! – Ее шаги звучали одновременно всюду.

Тимоти снова миновал комнату Сеси; она спокойно спала. Она редко когда спускалась вниз. Большую часть времени проводила в постели. Милая Сеси. Тимоти хотелось спросить: «Где ты сейчас, Сеси? И в ком? И что происходит? Ты за холмами? А там что делается?» Но он молча отправился в комнату Эллен.

Та сидела за столом, перебирая локоны разнообразных цветов – светлые, рыжие, темные, – а также обрезки ногтей, которые собрала, когда работала маникюршей в салоне красоты Меллин-Тауна, в пяти милях отсюда. В углу лежал крепкий ящик красного дерева с ее именем.

– Ступай прочь, – сказала она, не поднимая взгляда. – Мне не работается, когда ты глазеешь.

– Канун Дня Всех Святых, Эллен! – Тимоти старался быть приветливым. – Только подумай!

– А! – Эллен раскладывала обрезки ногтей в белые мешочки и снабжала этикетками. – Тебе-то что за радость? Перетрусишь только! Возвращайся-ка в постель.

Тимоти зарделся.

– А кто за меня будет драить ящики, украшать дом и прислуживать за столом?

– Если не пойдешь, будет тебе завтра в постель дюжина сырых устриц, – прозаическим тоном пообещала Эллен. – До свиданья, Тимоти.

Со злости Тимоти кинулся по лестнице сломя голову и наткнулся на Лору.

– Смотри, куда тебя несет! – выкрикнула она сквозь стиснутые зубы, откуда выглядывали головки миниатюрных гвоздиков; она развешивала на дверях – забавно, правда? – искусственные букетики аконита. – У дяди Эйнара душа уйдет в пятки! – кричала она всем, кто ей встречался.

Она умчалась. Тимоти подбежал к открытой двери подвала и втянул ноздрями шедший оттуда дух сырой земли.

– Папа?

– Пора! – крикнул снизу отец. – Скорей сюда, а то не успеем подготовиться к их приходу!

На миг задержавшись, Тимоти прислушался к бесчисленным шумам в доме. Братья, под разговоры и споры, прибывали и отбывали, как поезда на станции. Если долго простоять на одном месте, перевидаешь всех домочадцев, проходящих мимо со всякой всячиной в бледных руках. Леонард с черным медицинским чемоданчиком. Сэмюэл – под мышкой его привычная черная книга, большая и пыльная, – несет запас черного крепа. Бион то и дело наведывается на улицу, к фургону, и приносит новые бутыли.

Отец, начищавший ящик, остановился, бросил хмурый взгляд и протянул Тимоти тряпку. Постучал по большому ящику красного дерева.

– Давай-ка отполируй вот этот, чтобы нам перейти к следующему. На сон без просыпу.

Навощивая поверхность, Тимоти заглянул внутрь.

– Дядя Эйнар – мужчина крупный, да, папа?

– Угу.

– Какого роста?

– Скажем, как раз с ящик.

– Семь футов?

– Хватит болтать языком.

Тимоти довел ящик до блеска.

– А весит он двести пять.

Отец присвистнул.

– Двести пятнадцать.

– Для крыльев тоже нужно место!

Отец пихнул его локтем.

– Халтуришь. Вот так надо. Смотри.

Около девяти Тимоти вышел на улицу, где стояла обычная октябрьская погода. Под порывами то теплого, то холодного ветра он два часа бродил по лугам, собирая поганки и пауков.

Он миновал фермерский дом. «Знать бы вам, что в нашем доме творится!» – сказал он, обращаясь к освещенным окнам. Взобрался на холм и стал смотреть на далекий город, готовившийся ко сну, на далекий белый круг церковных часов. Город тоже ни о чем не знал.

Домой Тимоти принес много банок с поганками и пауками.

В подвальной часовне устроили краткую церемонию, отец читал нараспев таинственные строки; красивые, белые, как слоновая кость, руки матери чертили в воздухе благословения наоборот, дети присутствовали все, кроме Сеси, которая лежала наверху в кровати. Впрочем, Сеси тоже присутствовала. Она выглядывала из глазниц то Биона, то Сэмюэла, то матери; чувствуешь, что-то стронулось, и вот она уже в тебя вошла и вышла мимолетом.

Тимоти истово молился Темному Богу.

«Молю, молю тебя, сделай так, чтобы я вырос и стал как мои братья и сестры. Не хочу быть наособицу. Вот бы уметь, как Эллен, вкладывать волосы в фигурки, или, как Лора, привораживать к себе кого хочешь, или, как Сэм, читать непонятные старинные книги, или иметь бы хорошую работу, как Леонард с Бионом. Или даже, как мать с отцом, вырастить бы детей…»

К полуночи явились первые родичи!

Бабушка и дедушка, прямиком из родных краев; веселые, словоохотливые. Приветствиям не было конца!

После этого, что ни час, являлся кто-нибудь новенький. Дребезжание окна, стук в переднюю дверь, удары в заднюю. Шум в подвале, шелест на чердаке, свист осеннего ветра в дымовой трубе. Мать наполняла большую хрустальную чашу для пунша. Отец сновал из комнаты в комнату, зажигая свечи. Лора с Эллен развешивали новые букетики аконита. Тимоти стоял среди этой суматохи с бесстрастным лицом, вытянув по швам дрожащие руки и быстро-быстро шныряя вокруг глазами! Увидеть все! Хлопанье дверей, смех, темнота, звонкая струя вина, вой ветра, топот, радостные возгласы в дверях, четкое постукиванье окон, тени, что скользят туда-сюда, кружатся, исчезают.

Прием начался!

Пять человек, десять, пятнадцать, тридцать! И будут еще шестьдесят!

– О, а это, похоже, Тимоти?

– Что такое?

Ледяные пальцы берут его ладонь. Над Тимоти склоняется длинное бородатое лицо.

– Славный парнишка, славный, – говорит гость.

– Тимоти, – поясняет мать. – Это твой дядя Джейсон.

– Привет, дядя Джейсон.

– Ой-ей, что-то голосок у тебя невеселый, племянник Тимоти.

– У меня все нормально.

– Спасибо, что сказал, мой мальчик. Выше голову. – Холодный кулак гостя легонько вздернул подбородок Тимоти.

– А там… – Мать увлекла дядю Джейсона прочь.

Пустой, как стекло, глаз дяди подмигнул Тимоти поверх плеча, окутанного пелериной.

Тимоти остался в одиночестве.

Из неведомой дали, куда вел во мраке ряд свечей, донесся похожий на флейту голос; это была Эллен.