Стивен Кинг - Катаясь на пуле
Я бросил банку с пивом на пол и закрыл лицо руками. Тогда он прикоснулся ко мне, прикоснулся к моей рубашке, начал перебирать пальцами материю, и тут в голове свернула ясная и четкая мысль: это была проверка. Я ее не прошел и теперь он собирается вырвать сердце у меня из груди, как джинн в одной из этих жестоких арабских сказок. Я закричал. Его пальцы отпустили мою рубашку, словно он передумал, потянулся рукой к дверце. На мгновение нос и легкие заполнил запах смерти, и я даже подумал, что уже умер. Но тут же щелкнул ручка дверцы и свежий воздух ворвался в кабину, перебив этот ненавистный запах.
- Приятных сновидений, Эл, - прошептал он мне в ухо и с силой толкнул в плечо. Я вывалился в ветреную октябрьскую темноту, с закрытыми глазами, поднятыми руками, ожидая дробящего кости удара об асфальт. Должно быть, кричал. Точно не помню.
Но удара не последовало и, наверное, прошла вечность, прежде чем я понял, что уже лежу на земле, чувствую ее спиной. Я открыл глаза, но сразу же зажмурился. Чтобы не ослепнуть от яркого света луны. Свет этот болью пробил голову, только боль обосновалась не за глазами, как бывает, если посмотришь на что-то яркое, а в затылке, чуть повыше шеи. Я почувствовал, что ноги и зад мокрые и холодные. Меня это не волновало. Я лежал на земле, а остальное не имело ни малейшего значения.
Я приподнялся на локтях, вновь открыл глаза, на этот раз медленно, осторожно. Думаю, уже знал, где нахожусь, и одного взгляда хватило, чтобы подтвердить догадку: я лежал на спине на маленьком кладбище, расположенном на вершине холма у Ридж-роуд. Луна висела у меня над головой, слепяще-яркая, но уже гораздо меньше той, что я увидел, когда первый раз открыл глаза. Туман стал гуще, накрыл кладбище, как одеяло. Надгробия торчали из него каменными островами, Я потянулся к ногам и это движение отозвалось болью в затылке. Прикоснулся к нему рукой, нащупал шишку. И липкую влагу. Посмотрел на руку. В лунном свете кровь, запятнавшая ладонь, казалась черной. Со второй попытки мне удалось подняться. Пошатываясь, я постоял среди могил, по колено в тумане. Повернувшись, увидел низкую каменную стену, прорезавший ее желоб для слива соды, Ридж-роуд. В тумане не мог разглядеть рюкзак, но знал, где его найти. Для этого следовало перелезть через стену и наклониться над желобом.
Вот и вся моя история, аккуратно упакованная и перевязанная лентой с бантиком: я решил отдохнуть на вершине холма, пошел на кладбище прогуляться, отходя от могилы Джорджа Стауба, зацепил одной большой бестолковой ногой за другую. Упал, ударился головой о надгробие. Сколько пролежал без сознания? Точно сказать не могу, но, судя по перемещению луны по небосводу, никак не меньше часа. Достаточно долго для того, чтобы увидеть сон о поездке с мертвецом. Каким мертвецом? Конечно же, с Джорджем Стаубом, имя и фамилию которого я прочитал на могильном камне пред тем, как отключиться. Классический конец, не так ли? Господи-какой-же-ужасный-мне-приснился-сон. А потом приехал в Льюистон, чтобы узнать, что мать умерла. Тем более, что такое предчувствие у меня было. Эту историю можно было бы рассказывать много лет, на конце вечеринке, гости бы задумчиво кивали, их лица становились бы очень серьезными, а какой-нибудь ученый зануда и кожаными накладками на рукавах твидового пиджака глубокомысленно бы заметил, что на небе и на земле случается много такого, чего наша философия и представить себе не может, не говоря уж о том...
- Вот уж хрен, - просипел я. Верхний слой тумана медленно колыхался. Я никогда никому об этом не расскажу. Никогда, пока буду жив, даже на смертном одре.
Но все произошло именно так, как я и запомнил, лично у меня в этом нет никаких сомнений. Джордж Стауб подсадил меня в свой "мустанг", мертвяк с пришитой к туловищу головой, предложил мне сделать выбор. И я его сделал, при подъезде к первому дому, отдал ему жизнь матери, чтобы спасти свою. Наверное, где-то меня можно понять, учитывая обстоятельства, но от этого чувство вины не ослабевало. Но знать об этом никто не мог, вот она, светлая сторона случившегося. Я никому ничего не собирался рассказывать. Смерть ее выглядела бы естественно, само собой, после инсульта многие умирают, и я не хотел никаких кривотолков.
Я подошел к низкой каменной стене, перелез через нее, подхватил из желоба рюкзак, надел на плечи. У подножия холма появился свет фар, словно к кладбищу спешило вызванное мной такси. Я вытянул руку с оттопыренным пальцем, почему-то в уверенности, что подъедет старик в старом "додже": решил проехать по этой дороге, тревожась за меня, и его появление придало бы всей истории окончательную завершенность.
Только подъехал не старик, а жующий табак фермер, на пикапе, в кузове которого стояли корзины с яблоками. Обычный человек, не старый и не мертвый.
- Куда тебе, сынок? - спросил он, а когда я объяснил, добавил, Значит, нам по пути.
Меньше чем через три четверти часа, двадцать минут десятого, он остановил пикап у дверей Медицинского центра Мэна.
- Удачи тебе. Надеюсь, твоей маме уже лучше.
- Спасибо, - ответил я и открыл дверцу пикапа.
- Я вижу, что ты из-за этого очень нервничаешь, но она наверняка поправится. А вот эти царапины тебе обязательно надо продезинфицировать, он указал на мои руки.
Посмотрев на них, я увидел на тыльной стороне ладоней полумесяцы запекшейся крови. Вспомнил, как сидел, сцепив руки, как ногти впивались в кожу, чувствуя боль, но не в силах разжать пальцы. И вспомнил глаза Стауба, наполненные лунным светом, напоминающим сверкающую воду. "Ты катался на "Пуле"? - спросил он меня. - Я проехался четыре раза".
- Сынок? - послышался голос фермера. - Ты в порядке?
- А?
- Тебя вдруг прошибла дрожь.
- Все нормально, - ответил я. - Еще раз большое вам спасибо, захлопнул дверцу и пересек широкий тротуар, на котором, поблескивая никелем под лунным светом, выстроились кресла-каталки.
Подошел к информационной стойке, напомнив себе, что должен изобразить изумление, когда услышу от них, что она умерла, обязан изобразить изумление, они же обязательно что-то заподозрят, если не изображу... а может, решат, что я в шоке... или, что мы не ладили... или...
Я очень уж глубоко погрузился в свои мысли и даже не понял, что сказала мне женщина, сидевшая за информационной стойкой. Пришлось попросить повторить.
- Я сказала, что она в палате 487, но сейчас подняться туда вы не можете. Посетители допускаются к пациентам только до девяти вечера.
- Но... - голова у меня вдруг пошла кругом. Я схватился за край стойки. Вестибюль освещался флуоресцентными лампами, и в их мертвенно-белом свете кровавые полумесяцы особенно четко выделялись на тыльных сторонах ладоней, восемь маленьких полумесяцев, похожих на улыбки, повыше костяшек пальцев. Водитель пикапа дал мне дельный совет. Их следовало продезинфицировать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});