Колин Уилсон - Башня
И вновь его обуяло неизъяснимое волнение при мысли, насколько все же преуспел человек в движении к совершенству, и проснулась гордость за то, что и он тоже из рода людей.
Хотя машина умиротворения и действовала успокаивающе, впитывание такой бездны информации истощало.
Когда Найл наблюдал войну между Афинами и Спартой, картины начали подергиваться рябью, и он сам не заметил как забылся.
Проснулся лишь через несколько часов. За окнами темнота, сам он накрыт одеялом. В окне, выделяясь на фоне звезд, виднелся купол собора…
Когда очнулся окончательно, утро уже было в разгаре.
Слышались выкрики гребцов, торговцы шумели на рыночной площади.
Наведался еще раз к пищепроцессору, но ел и пил машинально. Какая тут еда, когда не терпится узнать, что там дальше с человечеством.
И Найл снова поспешил улечься под отсвечивающий холодом тусклый экран.
На этот раз перед внутренним взором развернулась история Древнего Рима.
Сменяли друг друга эпохи, период демократии, Пунические войны, приход к власти тиранов Мария и Суллы, Юлия Цезаря, Августа, Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона.
Обреченно, очарованный мрачностью, юноша вновь наблюдал череду кровавых убийств, разврат и скотство.
Рождение христианства заронило в душу надежду: учение о любви и всеобщем братстве выглядело самым отрадным и многообещающим с момента возникновения человеческой цивилизации.
Но укрепление церкви под началом императора Константина поубавило оптимизма.
В христианах терпимости к религиозным оппонентам было еще меньше, чем у язычников-римлян; нередко из-за какого-нибудь пустячного расхождения в трактовке Писания они убивали друг друга.
С падением Рима под неудержимым натиском варваров Найл ощутил какую-то усталую опустошенность и взирал на все с полнейшим равнодушием.
Когда наконец растаял зрительный образ, Найл, придя в себя, спросил:
– И это постоянно? Неужели вся человеческая история настолько беспросветна? Голос внутри отозвался:
– Не совсем. Следующее тысячелетие картина довольно неприглядная, поскольку на умы людей жестоко давила церковь, убивая всякого, кто пытался мыслить по-иному. Перемены наступили примерно тогда, когда возвел купол своего собора Брунеллески.
Найл сел, устало потирая глаза.
– Все стало постепенно меняться одновременно с рядом великих войн, именуемых Крестовыми походами.
Вышло так, что люди покончили с зависимостью от одного и того же места и начали бродить по свету. Это расширило их кругозор, они стали строить корабли, на которых отправлялись исследовать новые земли. Затем некто по имени Иоганн Гуттенберг изобрел книгопечатание, а еще кто-то научился выделывать грубую, толстую бумагу – количество книг стало измеряться миллионами.
И вот церковь пошла на попятный, ей не хватало уже сил препятствовать вольнодумству…
Усталость у Найла внезапно прошла, он снова улегся и закрыл глаза.
– Покажи.
То, что последовало дальше, заслуживало самого пристального внимания.
Найл воочию пронаблюдал историю Реформации, а затем то, как астроном-любитель Коперник вывел, что Земля вращается вокруг Солнца.
Видел он изобретение телескопа и великую баталию между Галилеем и папой Павлом Пятым вокруг того, в самом ли деле Земля – центр Вселенной.
Он был свидетелем открытий сэра Исаака Ньютона и основания Королевского Общества. Он с восторгом наблюдал, как все смелее подает свой голос эпоха Благоразумия, открыто не повинуясь угрозам церкви.
Чувствовалось, что человечество наконец приблизилось к постижению тайны мира и своего величия.
Он даже хлопал в ладоши, приветствуя падение Бастилии и казнь короля Людовика XVI – неужто казнь нескольких тиранов во имя свободы и братства не искупает себя?
Девятнадцатый век, казалось, оправдывает все волнующие ожидания.
Похоже, на сцену вот-вот должен появиться человек нового типа, достойный плодов своего разума: железной дороги, парохода, телеграфа, электрического света.
И тут вдруг, словно в отместку за чрезмерный оптимизм, открылась неприглядная панорама войн и социальных потрясений: походы Наполеона, Парижская коммуна, осада Севастополя, восстание сипаев в Индии, гражданская война в США, франко-прусская и русско-турецкие войны; юношей снова овладела беспросветность.
Просто оторопь берет, насколько тесно соседствуют в собратьяхлюдях величие духа и мракобесие.
Он беспокойно шевельнулся, и тут голос сказал:
– Наберись терпения. Впереди еще немало интересного.
И Найл опять закрыл глаза, сплачивая все свое мужество по мере того, как разворачивалась история двадцатого века.
Первая мировая война, кровавая революция в России, становление фашизма и нацизма, японская интервенция в Китае, Вторая мировая, появление атомной и водородной бомб и как следствие – неустойчивый, до зубов вооруженный мир на грани войны.
Размах человеческих достижений, безусловно, восхищал: аэроплан, радио, телевидение, компьютер, первые орбитальные станции. Но теперь-то было известно, что кроется за всем этим, и Найл опасался, что людей ничто уже не изменит.
Надежды оставалось все меньше, и мучила безотрадная мысль: развившись в интеллектуального гиганта, человек вместе с тем остался духовным карликом.
В ответ – голос:
– Да, действительно, временами кажется, что человечество движется к катастрофе. Но это потому, что я для схематичности вынужден многое чересчур упрощать. Если бы ты мог провести здесь месяцев шесть, вникая во всякие подробности, у тебя было бы больше поводов для оптимизма. Сила приспособления у человека уникальна.
– И что, неужели они так и жили в этом безумии, пока комета не вынудила их покинуть Землю?
– До поры до времени – да. Ядерное оружие удерживало их от развязывания мировых войн, зато все это с успехом компенсировалось сотнями войн поменьше. А преступность к той поре сделалась такой чудовищной, что люди поневоле превращали свои дома в крепости. Несмотря на все попытки как-то этому воспрепятствовать, население планеты продолжало расти.
В конце концов, города стали напоминать переполненные муравейники, где опасно ходить по улицам. В начале двадцать первого века у людей появилось оружие, сделавшее войну очаровательнейшей из забав, причем куда более разрушительной, чем в прежние времена.
Жнец. По виду это оружие напоминает автомат, но испускает луч атомной энергии, так что, пустив его в ход, можно было свалить рощу или скосить целиком улицу вместе с домами.
Человек решительно не мог устоять перед соблазном: такая обворожительная, демоническая мощь!
Жнец стал излюбленным оружием террористов – людей, пытающихся навязывать свою линию силой, – и у правительств, по сути, не было никакой возможности отыскать на них управу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});