Колин Капп - Оружие Хаоса

С этого момента все время уходило на вычисления и наблюдения. Вилдхейт позавидовал капитанам больших линейных звездолетов, навигационное оборудование которых позволяло совершить всего один прыжок, который выводил корабль на расстояние в несколько дней полета к цели. Завидовал он и тому, что условия жизни на больших кораблях были другими. На Гогенсхейме все свободное место сводилось к гимнастическому тренажеру, крошечной каютке и капитанской рубке. Кроме того, слабая гравитация так действовала на человеческие мышцы, что субинспектор даже побаивался, как бы посадка на планету с нормальной гравитацией не испортила его физическую подготовку. К тому же симбионт, который жил на его плече, но имени Коул причинял ему докучливую зудящую боль.

В пространстве Коул всегда бывал беспокойным. Он дрожал в те моменты, когда устремлялся в путешествие по бесчисленным мирам пространства-времени, а потом, утомленный, возвращался на плечо Вилдхейта, впиваясь в тело когтями метапсихических лап. Сопутствующее каждому такому возвращению пульсирование в нервных окончаниях его организма причиняло сильную боль субинспектору.

Несмотря на все эти неудобства, существовал ряд причин, по которым Вилдхейт держал на своем плече симбионта. Когда они пошли и нормальное пространство и субинспектор стал рассчитывать очередной прыжок, Коул вдруг замер, погрузившись в размышления.

— Субинспектор, я вошел в связь с Таллотхом. Субинспектор Ховер желает поговорить с тобой.

— Странно! Мы далеко за пределами действия ФТЛ. Однако допустим, что существует важная причина для того, чтобы связаться со мной, используя добавочные мощности.

— Таллотх убежден, что это необходимо. Иначе он не использовал бы для этого наши специальные каналы для перенесения твоих мыслей.

Вилдхейт не любил этой связи. Из всех паранормальных явлений, которые возникали при симбиозе с Коулом, только это он считал вторжением в его естество. Он смирился с болью, причиняемой им, по никак не мог смириться, что слышит самого себя, говорящего голосом другого человека.

— Джим! — В звуках, издаваемых его же губами, он распознал голос Ховера, однако тембр и топ звуков были различны из-за отличия в голосовых связках.

— В чем дело, Гесс?

— Я использую чувственную связь, поскольку нет гарантии, что связь ФТЛ будет поддерживаться. Тема — наш таинственный приятель Сарайя.

— И что же?

— О, несколько подробностей, которые кажутся довольно странными. Во время пашей встречи был задан вопрос, кто создал Оружие, однако ответа не последовало: он отреагировал встречным вопросом…

— Я помню это. Он спросил меня, сколько может быть разумных рас во Вселенной.

— Кроме того, я вспомнил еще кое-что. Как ты знаешь, я видел Оружие Хаоса в действии. Тот тип, который служил мишенью, вызвав несчастье, по был одним из наших выдающихся умов. Планета, которую он назвал как место, откуда он прибыл, не существует. Он производил впечатление, что знает о наступлении катастрофы, и ему даже удалось опередить ее; к тому же нельзя не учесть, что их машина находилась вне поля действия Оружия. Сарайя назвал его единственным в своем роде и сказал, что там, где появляется этот человек, действует Оружие Хаоса.

— К чему ты клонишь, Гесс?

— Просто я думаю, что Сарайя знает обо всем этом значительно больше, чем делает вид. Типам, которые приехали в снегоходе, удалось вытащить кого-то из города. Думаю, что это была та сволочь, которая напала на меня, а потом проехала гусеницами по ногам. Этот человек передал привет для Сарайя от какого-то Касдея.

— А что Сарайя?

— Он повел себя так, как будто это имя ему совершенно незнакомо. И сделал вид, что это известие для него ничего не значит. Потом, представь себе, повернул все дело так, будто я эту историю выдумал. Он как будто не знает, что субинспектора регистрируют каждую секунду своей жизни. Я проверил потом соответствующую запись — информация была записана четко и ясно.

— Что это за информация?

— Цитирую: «Эта игра даже тебе не по зубам. И не пытайся играть в нее, пока не узнаешь, в чем она заключается, и не уяснишь ее правила.»

— И что же из этого?

— Ничего. Лично я сомневаюсь, что это именно то, что мы ищем. Скорее всего, это придумано нашими врагами и… в общем, мне кажется, что Сарайя ведет двойную игру. Ты должен знать о моих подозрениях, как руководитель операции.

— Спасибо, Гесс. Я запомню это. Кстати, как твои ноги?

— Прекрасно. Недавно я смотрел их. По возрасту они уже соответствуют восемнадцатилетним. Помню и мои были такими же: крепкие, мускулистые, выносливые. Жаль, что они должны состариться, чтобы соответствовать моим, утраченным.

— Интересно, могли бы мне пересадить новый мозг? Этот, мой, забит сейчас вопросами до предела…

Связь прервалась. Вилдхейт опять занялся навигацией. Из-за сильных гравитационных вихрей появились волны из глубокого космоса, и было очень тяжело рассчитать положение Майо. Субинспектору повезло при последнем прыжке. Он вышел в нормальное пространство всего на расстоянии суток полета от планеты.

Вилдхейт, появившись из темноты, нависшей над посадочным полем, где разместился корабль, подошел к окраине города. Впереди раскинулась река, и в ее темной воде отражались огни города. Он поглядел по сторонам, стараясь отыскать какую-нибудь лодку, но, к своему удивлению, обнаружил мост.

Мост был широкий, с красивыми перилами, однако какой-то неестественный и, видимо, редко используемый. И все же он ступил на него, и сразу же симбионт на его плече беспокойно зашевелился.

Вилдхейт оставил транспортник возле корабля, решив, что демонстрация силы пока что ни к чему. Действительно, идущий не спеша человек выглядит более мирным, чем едущий на бронированной машине, напичканной оружием, способным единым залпом уничтожить небольшую планету. За это он расплачивался ноющими мышцами ног и болью в левом плече, вызванной сильно сжатыми психокогтями симбионта, находящегося с ним в неразрывной психосвязи.

Шествуя по мосту, Вилдхейт испытывал странное, мучительное чувство. Непосредственный контакт с культурой такой удивительной, как Чувствователи, представлялся ему психологической игрой, ходы в которой будут необычайно сложными. Возможность небывалого и чувственного проникновения в его мозг означала то же самое, что интеллектуальная смерть и повое рождение. Нигде, даже на Земле, он не встречал никого, кто мог разделить его взгляды на смысл жизни обитателей Галактики, да и, впрочем, существования самой Галактики. Его всегда отягощала ответственность — обязанность искать смысл и выход из данной ситуации точно так же, как и необходимость обуздывать свои чувства в связи с ограничениями, накладываемыми натурой.