Кир Булычев - Тайна Урулгана

– Как вам показались англичане? – спросил телеграфист Барыкин у Ниночки.

– Самые обыкновенные англичане, – ответила Ниночка. – Костя таких, наверное, видел миллионами, правда, Костя?

– Видел, – согласился Костя и чуть-чуть повел плечом, освобождая его от Ниночкиных пальцев. Это движение, не замеченное Ниночкой, не укрылось от отцовского взгляда Семена Натановича, и он еще более опечалился.

– Правда, у Вероники неплохой голосок, – сказала Нина. – Она пела.

– Пела? – удивился отец Пантелеймон. – А я полагал по темноте моей, что английские лорды и леди при народе не поют.

– Какая она леди! – воскликнула Ниночка, принимаясь за вторую тарелку пельменей. – Она зарабатывает в кафешантанах. Подтверди, Костя.

– Я не знаю про кафешантаны, – возразил Костя. – Об этом она не говорила. Но сказала, что выступает с концертами.

– Она, разумеется, не говорила, – сказала Ниночка, – но это подразумевалось само собой. С таким голосом дальше не пойдешь.

– А ее жених? – спросил Барыкин.

– Жених ее – странная личность. Вроде бы журналист. А может, просто светский хлыщ. Он мне тоже не понравился.

– Он журналист, – сказал Костя. – Он здесь по поручению газеты «Дейли мейл». Это очень влиятельная газета.

– Невысокого пошиба, – добавила Ниночка.

– Значит, они тебе не понравились? – спросил отец Пантелеймон.

– Я этого не сказала.

– Меня же, – сказал телеграфист Барыкин, – растрогал образ молодой женщины, которая бросает светские удовольствия и прелести лондонской жизни ради спасения собственного отца.

– Она попросту не представляла, что ее здесь ждет, – сказала Ниночка.

– Ну уж не к дикарям приехала, – сказал эсдек Васильев. – Дальше Булуна ей и ехать не нужно. Комары только покусают, вот и все испытания.

– Они расспрашивали отца, – сказал Костя, – про того тунгуса, который труп нашел и письмо принес.

– Чай подавать? – спросила Мария Павловна. Андрюша тут же поднялся и пошел с ней в сени, чтобы принести самовар.

Костя сидел печальный. Он рад был уйти, но не знал, как это обставить, чтобы не быть смешным. Ему вдруг показалось, что мисс Вероника может неожиданно уехать и он никогда ее не увидит.

– Матрос погиб примерно в ста верстах от устья Лены, – сказал отец Пантелеймон.

– Я пойду, – сказал Костя. – Отец будет гневаться.

– Никто тебя не ждет, – сказала Ниночка раздраженно. – Кому ты нужен? Твой отец вьется вокруг иностранки. Видите ли, настоящая иностранка в наших краях! Словно у нее ноги иначе устроены.

– Деточка! – попытался остановить дочь Семен Натанович. – Последи за своим языком.

– Мне уже скоро девятнадцать лет, – сказала Ниночка, – и все время я слышу одно и то же – осторожнее, осмотрительнее!

– В вашем возрасте и в самом деле лучше быть осмотрительнее, – сказал отец Пантелеймон.

– Ах вы, со своей лживой проповедью смирения! – огрызнулась Ниночка, которая, разумеется, была последовательной атеисткой.

Костя от чая отказался и раскланялся. Ниночка хотела было проводить его, но не пошла. Если ему хочется бежать к этой каланче – его дело.

А Косте в самом деле хотелось. Весь мир норовил угодить в соперники. И этот лощеный Дуглас, и даже отец. А почему бы и нет? Отец вдов, отец тщеславен, отец может вообразить себе, что у него есть шансы стать английским лордом. А какой сибирский купец откажется стать английским лордом? Все у них есть, а английским лордом еще не пришлось побывать.

Костя несся домой, топая по лужам. Городок был оживлен – не каждый день приходит пароход.

А дома все было мирно. Гости отобедали и ушли отдыхать в отведенные им комнаты. Костя обнаружил лишь служанку Вероники по имени Пегги. Она сидела на кухне в окружении колоколовской челяди, пила чай, ничего не понимала, что ей говорили, но живо отвечала, показывая жемчужные зубы.

Костю никто в доме не боялся. Кухарка, завидя, что он вернулся, попросила объяснить, о чем говорит эта черная девка. Пегги ожгла Костю черными глазами и стала говорить ему. Костя понял не все, но объяснил слугам, что Пегги родом из страны Цейлон в тропиках. Зовут ее вовсе не Пегги, а Пегги – это прозвище, данное молодой госпожой. Пегги не хочет ехать дальше, но поедет, потому что госпожа к ней добра, а мистер Смит ей все равно что родной отец. Может, Костя не все понял, но слушательницы были довольны. Второй слуга, китаец, сидел в углу, пил чай, с ним никто не говорил, а он и не навязывался. Что китаец, что кореец – одна семья, этим здесь не удивишь: на золотых приисках много работает корейцев, приезжают целыми артелями.

На втором этаже было тихо. Костя прошел, стараясь не скрипеть половицами, до двери в комнату Вероники. Оттуда доносились тихие голоса. Говорили по-английски и невнятно.

Костя ревновал к Дугласу и, подавленный, пошел в кабинет к отцу, который сидел за столом и крутил в пальцах ручку с золотым пером. При виде сына он сказал:

– Живем как варвары.

– Ты им поможешь? – спросил Костя.

– Безусловно, – сказал Колоколов. – Пускай весь мир знает, что мы всегда людям помогаем.

– Они к устью хотят?

– Дальше Булуна не уплывут.

Отец Колоколов поднялся из-за стола – большого, красного дерева сооружения, на нем танцевать можно. Этот стол купил отец в Иркутске за сто пятьдесят рублей и гордился им не меньше, чем роялем, что стоял в гостиной.

– Поет она, стерва, нежно, – сказал он. – Как, понравилась?

– Я не обратил внимания.

– Врешь. Обратил. Но я не возражаю. Ты лучше на нее обращай, чем на Нинку Черникову.

– Отец, не надо.

– Что, я не вижу, что ты к Черниковым частишь?

– У нас общие интересы.

– Знаю, какие интересы. По кустам обниматься. Дело твое, но жениться не позволю. Иди. – В дверях догнал сына строгим голосом: – Смотри, чтобы Нинка не забрюхатела.

– Отец!

– Я не о тебе пекусь. Семена Натаныча уважаю.

Мисс Смит вышла из своей комнаты уже к вечеру. Костя подстерегал ее в нижней гостиной, читал книгу Герберта Уэллса, привезенную из Лондона, потрепанную, совсем ветхую на первых двадцати страницах и почти новенькую к концу, что свидетельствовало о неудачных попытках молодого человека ее одолеть. Костя сидел на обитом бордовым бархатом диване под фикусом в большой кадке и был почти не виден от лестницы. По лестнице сбежала, шурша юбками, Вероника. За ней шел Дуглас Робертсон и тихо выговаривал ей, но делал это так по-английски, что Костя ничего не понял.