Кир Булычев - Тайна Урулгана

Битых два часа Колоколов говорил с Дугласом, но, если не знаешь языка, до сути человеческой не докопаться. Получалось, что мистер Робертсон как бы сделал Веронике великое одолжение, оплатил все путешествие и горит желанием совершить доброе дело.

Так они и расстались, поговорив бесполезно. Колоколов пошел к себе в кабинет – бумажные дела накопились. Но не работалось. В ушах стоял горловой Вероникин голос, а в глазах – ее внимательный взгляд. Открытый, спокойный и бесстыжий.

Через полчаса Колоколов не выдержал, пошел по дому. А дом был пуст. Ни гостей, ни сына.

Колоколов задул в кабинете лампу, сел у окна и стал смотреть на улицу.

А Костя гулял с Вероникой по набережной. Набережная – пологий спуск к Лене за пристанью. Когда-то ссыльный анархист Прелюбодейко решил высадить здесь аллею из лип – тосковал по своей Украине. Он их укутывал на зиму дерюгой, разжигал костры – и сколько лет он прожил в Новопятницке, столько эти деревья жили и даже выросли выше человеческого роста. Но потом Прелюбодейко сгорел от чахотки. Перед смертью умолял, кричал людям, чтобы не оставили его деточек. И все обещали. Колоколов тоже – аллею хотелось спасти. Но зимой не собрались, забыли закутать – каждый думал, что другой сделает. Весной, когда липы не распустились, переживали. Отец Пантелеймон готов был бороду себе вырвать за забывчивость.

Так что Костя с Вероникой гуляли над рекой среди тонких, уже побитых ветрами и покосившихся, подобно старому забору, липовых стволов. Там лежала здоровая колода – когда-то втащили сюда, чтобы сидеть, смотреть на луну. Так и звалась: лунная колода.

Сидели там те, кто имел серьезные намерения. Если парень в Новопятницке скажет девушке: «Пошли на колоду», можно готовиться к венцу. Вероника про колоду не знала и села на нее без задней мысли. Было ветрено, она прижалась плечом к Косте и молчала – англичанки народ молчаливый. И Косте казалось, что вернулся вечер пятилетней давности, когда он сидел в оксфордском парке на подстриженном газоне и Салли молчаливо жалась к нему плечом. Салли потом прислала письмо, что ждет ребеночка. Костя письмо сжег, чтобы не попалось на глаза отцу.

Английский язык вылезал из Кости, словно изображение проявляемой фотографии. Он даже из Байрона вспомнил, правда, не точно, и Вероника его мягко поправила.

– Я вспоминаю Оксфорд, – говорил Костя, и Веронике было странно, почти сказочно, что неуклюжий русский дикарь говорит об Оксфорде, а рука его все тяжелее жмет на плечо.

– Я так переживаю о судьбе отца, – сказала Вероника.

– Я поеду с вами, – сказал Костя. – Вам нужен защитник в пути.

– О, как я вам признательна!

Вероника легко коснулась губами его щеки, и Косте стало внутри щекотно и горячо. Он отыскал ее губы и впился в них, и они стали падать с колоды, но Вероника легко вскочила и рассмеялась:

– Какой вы неуклюжий!

Костя помог Веронике отряхнуться, она все смеялась, но негромко.

С неба упала звезда.

– Я собирался просить отца, чтобы он отпустил меня с экспедицией профессора Мюллера, – сказал Костя, когда они уже снова сидели рядом на колоде, но не касались друг друга. – Но теперь поеду с вами.

– Профессор Мюллер такой умный, – сказала Вероника. – А вы видели, как падал тот болид, который он собирается отыскать?

– Светло было, как днем, – сказал Костя. – И грохот – стекла повылетали.

– Дуглас тоже хотел на него посмотреть. Он журналист, он должен написать об этом для «Дейли мейл». Но поиски моего отца важнее, правда?

– Разумеется, – сказал Костя. – Пускай ваш Дуглас едет с профессором – мы найдем вашего отца без его помощи.

Вероника поняла и оценила ревность. И засмеялась. Мелодично, серебряно, только она так умела.

– Мы с ним не близки, – сказала она. – У Дугласа свои интересы, у меня свои.

– Разве он вам не жених?

– О нет! Он неравнодушен ко мне, но ведь для того, чтобы быть женихом и невестой, надо иметь взаимные чувства.

Вероника замолчала, долго смотрела в землю, думала. Костя любовался ее профилем и не смел прервать ход ее мыслей.

– Я должна вам признаться, – голос ее дрогнул, – потому что вы внушаете мне доверие. – Вероника сглотнула слюну. – Этой ночью на пароходе…

– Что? – Костя боялся признания, но и ждал его.

– Этот человек пытался овладеть мною. Вы понимаете?

– Он напал на вас?

– Мне стоило огромных усилий отразить его нападение.

– Я его убью!

– Он не стоит вашего внимания. Они помолчали.

– Расскажите мне о своем отце, – попросила Вероника. – В нем есть первобытная сила.

Костику вопрос не понравился. Вопрос означал, что в Костике такой силы нет.

– Он совсем необразованный, – сказал Костик.

– А разве это важно?

Они не слышали, как подошла Ниночка. Она подошла, потому что надеялась, что Кости с Вероникой на колоде нет. Это было бы слишком ужасно. И когда она увидела их, плечом к плечу, поглощенных интимной беседой, в ней буквально сердце оборвалось. Она стояла и не смела двинуться с места.

И неизвестно, сколько бы она стояла, если бы не твердые шаги Дугласа, который также был неспокоен и незаметно пошел вслед за Ниночкой, догадавшись, что она будет разыскивать Костю.

Дуглас нарушил спокойствие ночи, сказав громка:

– Вероника, тебе пора спать.

Голос Дугласа был хорошо модулирован, как голос большого концертного рояля.

Вероника вскочила, словно ее поймали на месте преступления.

– Иду, – сказала она. И добавила после короткой паузы: – Костя рассказывал мне о местной жизни.

– Я видел, – сказал Дуглас.

Вероника пошла к Дугласу, а Костя, который только что намеревался вызвать Дугласа на дуэль или растерзать его голыми руками, так и остался стоять у колоды.

Вероника и державший ее за локоть твердыми пальцами Робертсон растворились в синей мгле, а Ниночка осталась. И Костя увидел ее. Она ни в чем не была виновата. И еще вчера Костя мечтал о ее объятиях. И в мгновение ока все трагически изменилось – Ниночка на глазах теряла его. И была ввергнута в пучину ужаса.

– Что тебе надо? – грубо спросил Костя. Он сейчас был зол на Ниночку за то, что подглядывала и присутствовала при его унижении.

– Я нечаянно, – сказала Ниночка. – Я просто гуляла… Она повернулась и побежала прочь.

И Косте стало еще противнее, потому что он был добрым человеком и не хотел никого обижать. Но как только ему встретился идеал, со всех сторон прибежали люди, которые были этим недовольны и хотели разлучить его с идеалом.