Виктор Войников - Белая волна
Любой яд гораздо опаснее, если он попадает в лицо, чем, скажем в руку. В последнем случае путь до мозга или сердца получается намного длиннее.
Из закромов пропавшей группы я позаимствовал бутылку водки. Отыскав в кармане чистый носовой платок и, смочив его в водке, я тщательно протер ожоги. Насколько я помнил, именно так следовало оказывать первую помощь пострадавшим от ожогов ядовитых медуз. Я мог только надеяться, что память меня не подводит и я все делаю правильно.
Пить водку я не стал. «Чудесное» действие алкоголя на яд — миф, причем опасный миф. Почки и так сейчас должны работать в разнос, удаляя яд. Нагружать их еще и градусами — значит свести свои шансы к нулю.
Минуты сбивались в кучу, наползая одна на другую, как вагоны, сошедшего с рельсов, курьерского поезда. Дышать становилось все труднее. Я прислонился к стене, чувствуя, как все сильнее наваливается слабость.
Прошло не меньше часа, после того как я оставил Антона на перекрестке. У меня есть еще полчаса, может быть — час. Потом спасать Антона будет поздно… Некого будет спасать.
Отправится на поиски Скифа?
Часа полтора — дорога до Большого Моста. Даже если я не заблужусь по дороге, что, учитывая мое текущее состояние, наверняка случится, причем не один раз. Еще час я буду искать Тигру или Скифа в этом районе. Если только они все еще там и не ушли в другой район (вдруг Тигра нашел еще что-нибудь? на Шахтах Семь-Девять, например). Еще полтора часа — дорога обратно. И еще какое-то время — дорога к злополучному колодцу с волной. У меня нет столько времени. Яд доконает меня намного раньше не смотря на импровизированную «первую помощь». И не сможет Антон провисеть в Мокром Колодце три с длиннющим гаком часа.
Можно вернуться к моим ребятам на Трилистник. Примерно два часа туда и обратно…
Если не заблужусь по дороге. А потом — к Могиле. Все равно — долго.
Еще нужно сообразить, как вытаскивать Антона, Яна и прочих. Именно вытаскивать.
Судя по короткому, но весьма насыщенному и содержательному знакомству с волной, пытаться ее чем-нибудь остановить или ранить — все равно, что стрелять из «калашникова» по цунами. Тут бесполезен даже «Моссберг» Антона. Разве что «Томагавк». С ядерной боеголовкой.
Плохо. Очень плохо. Хуже некуда. У меня слишком мало времени. Слишком мало.
Чувство беспомощности комкало мысли, мешало думать. Нет времени искать Скифа или еще кого-нибудь. Нужно что-то придумать, чтобы нейтрализовать волну. Иначе вытаскивать Яна, Антона и всех остальных — массовое самоубийство, а не спасоперация. Даже если я приведу на перекресток с колодцем всех спелеологов, которые сейчас сидят в Системе.
Остановить волну нечем. «Томагавка» у меня нет. Меньшим волну не проймешь. Тут даже базука бесполезна. Разве что бомба с напалмом или огнемет…
Огнемет.
Что-то сработало в моем воспаленном токсинами волны мозгу.
Огнемет.
А ведь у меня есть огнемет.
Точнее — будет! У меня перехватило дыхание от собственной наглости. Но идея выглядела заманчиво и… вполне реально. Все что могло понадобиться уже было здесь, на Пятом пикете. У меня под носом, черт побери!
Реквизировав рюкзак Голландца и, еще раз напившись из канистры с водой, я шатаясь перебрался обратно в «кухню» и в спешном порядке запихнул в рюкзак все необходимое. Понадобилось не так уж много. К этому времени пальцы рук превратились в непослушные негнущиеся свинцовые болванки. Они упорно не желали подчиняться, но я все-таки заставил их застегнуть рюкзак. Затея была чертовски рискованной, чтобы не сказать безумной, но я не мог придумать ничего лучшего. У меня не оставалось времени ни на что другое. Времени могло не хватить даже для того, что я задумал.
Надев рюкзак, я протиснулся в шнеру, усилием воли заставив замереть колышущиеся стены коридора. «Первая помощь» немного помогла — ожоги почти перестали болеть, но головная боль продолжала упорно грызть мое серое вещество. Одышка наполняла тело противной слабостью. После жалкого десятка шагов я остановился перевести дыхание. Слишком поздно я обработал раны. Слишком близким было мое знакомство с волной. Еще один час ходьбы — все, что нужно, чтобы добить меня окончательно. Но нужно вернуться к Мокрому Колодцу. Даже если придется ползти, волоча рюкзак за собой.
Если честно — я почти не сомневался, что этим все и закончится.
08:49
Для меня до сих пор остается загадкой, как я умудрился проползти сквозь «Обвал» ничего не обрушив. Кажется, я ничего не мог разглядеть и, задыхаясь в темной тесноте, полз на ощупь. Каким-то далеким краем сознания я еще помнил про висящие над головой центнеры, но мне было все равно. Уже все равно.
Помню, что пришел в себя, только привалившись к какому-то большому, осыпающемуся под пальцами, камню, дыша, как марафонец на финишной прямой. Соответственно себя чувствуя. Если не считать того, что у марафонцев все в порядке с лицом, руками и зрением, а голова не похожа на компьютер, попавший под гусеницу танка. Пить хотелось просто невыносимо. Захватить что-нибудь с Пятого пикета я конечно не догадался.
Каменный крест равнодушно возвышался надо мной. Веселенькое место. Название — как раз на злобу дня. Могила. Алтарь. Ячейка. Почему — Ячейка? Впрочем — не важно.
Надо было оставить на базе записку Скифу, чтобы он знал, что произошло и где нас искать. Не сообразил. Забыл. Теперь — поздно.
Если я не вернусь на Пикет…
Если я потеряю сознание где-нибудь по дороге к колодцу или у меня ничего не получится…
У меня ничего не получится? У меня уже ничего не получилось. Зачем я так упорно лезу к колодцу? Стрелки на циферблате, под исцарапанным стеклом часов, показывали без пяти девять. Прошло больше трех с половиной часов. Проклятая Система. Проклятые метки «дохлой трассы». Я слишком долго бродил по Системе. Я опоздал. Три с половиной часа. Никто и никогда не мог столько продержаться в Мокром колодце. Все. Финиш. Спасать уже некого. Ты обманываешь себя, приятель.
Лезть дальше бессмысленно. Бессмысленно и глупо.
Можно никуда больше не идти. Остаться здесь, в уютной тьме зала. У Могилы.
Усталость и слабость обвалились на меня, двестикилограммовым «блинчиком» придавив к полу. Там, наверху, в двух десятках метров над моей головой уже наверняка взошло солнце. Отдыхать. Отдыхать в сумраке Системы. Никуда не идти.
Никуда…
К черту! Я зло ударил камень онемевшим кулаком. Боль немного разогнала апатию.
Совсем чуть-чуть, но мне хватило и этого, чтобы прийти в себя и вспомнить, что отличительной чертой моего характера является упрямство. Глупое и дурное упрямство. Упрямство способное заставить меня упорно лезть вперед. Не смотря ни на что. Вопреки здравому смыслу.
Вставай. Тебя ждут. Давай, старина Бат, осталось совсем немного. Не сдавайся.
Там у перекрестка — Ян и ребята Голландца. Они ждут твоей помощи, даже если… «Если» я торопливо задавил в своем сознании. Я не хотел, не мог поверить в то, что опоздал. Что опоздал окончательно и бесповоротно. Что Антон… В общем, я не мог допустить этого «если».
Пятикилограммовый рюкзак весил чудовищно много. Наверное, он пустил корни в землю, пока я отдыхал. Я включил фонарик. Луч света из ярко-белого давно стал тускло-желтым. Батарейки дожевывали последние микроамперы. Поискать запасные на Пятом пикете я не догадался. Сядут батарейки — придется жечь свечи.
Идти дальше. Как угодно, но идти. Наверное, я все-таки нашел метки, потому, что помню, что упал уже на перекрестке с туннелями-близнецами. Но я дошел. Все-таки дошел. Какое-то время я вспоминал — какой из туннелей мне нужен. Два одинаковых, черных провала молча ожидали моего решения.
Правый. Правый туннель.
Я уже не шел. Тяжело дыша, еле переставляя ноги, я ковылял, опираясь на стену, пытаясь сохранить равновесие и страшась одного. Я боялся потерять сознание. Если это произойдет, то я так и останусь лежать здесь, в считанных метрах от колодца.
Я не мог допустить этого. Не имел права. Нельзя упасть. Нельзя позволить себе соскользнуть за грань реальности. Нельзя потеря… … — Бат? — громкий шепот, доносившийся с перекрестка, беззвучно гас в сумраке.
Я медленно приходил в себя, пытаясь понять, что произошло. Весь мир медленно и болезненно всплывал из липкого комка темноты, клубившегося в моей голове. Я лежал на полу ничком. Все-таки потерял сознание? — …Бат?! Это ты?! — я осторожно приподнялся, непослушной рукой, стряхивая с лица каменную крошку. Антон. Это голос Антона. Антон. Живой. Живой!!!
— Антон?.. — негромко прохрипел я. Распухший язык еле ворочался во рту и говорить было трудно. Радоваться тому, что Антон жив и удивляться тому, что он до сих пор никуда не сверзился из шахты, не было ни сил ни времени.
— Бат? Что с тобой?
— Яд… — объяснил я, неуклюже пытаясь подобрать с пола фонарик и подняться самому, — …Яд волны.
