Стефан Кларк - О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами
– Давай, – промурлыкала Флоранс, и ее прохладная рука скользнула между моих бедер.
– Allez, Флоранс! – раздался голос Бриджит, сопровождаемый громким стуком в дверь. – Нам пора ехать.
– Уже? – Флоранс была удивлена настолько же, насколько я был близок к самоубийству.
– Да, ты же знаешь, что гипермаркет сегодня закрывается рано. Départ[46] через две минуты.
– Две минуты, – прошептал я Флоранс. В моем нынешнем состоянии крайнего возбуждения эта пара минут была равнозначна целой ночи.
– Тридцати секунд тебе будет достаточно, а? – произнесла она подтрунивающим тоном и каким-то образом умудрилась скатиться с кровати, прежде чем я успел подтвердить делом ее предположение.
Кажется, Франция отменила закон о «crime passionnel»[47], но уверен, что любой судья в этой стране согласился бы с тем, что Бриджит сама нарывалась на то, чтобы ее забили до смерти увесистым кабачком.
7
Я не видел смысла в том, чтобы валяться в постели одному и ждать, пока позвоночник уляжется под правильным углом, поэтому встал и принялся бродить по пустому дому. За исключением нашей спальни, все комнаты располагались в цепочку. Из кухни ты попадал в гостиную, оттуда в спальню Бриджит (где я намеренно зажмурился, чтобы детали этого интерьера потом не возвращались ко мне в страшных снах) и, наконец, в коридор, откуда три двери вели в ванную, в комнату Мишеля и в сад, соответственно. Так что, чисто теоретически, если бы мне захотелось попасть в ванную, я должен был пройти через сад или через спальню Бриджит. Это было так же непрактично, как обеденный стол на уровне пола.
Я вернулся в гостиную и устроился на диване – громадине в псевдодеревенском стиле с чересчур замысловатыми деревянными подлокотниками и грубыми подушками с кисточками.
По телевизору шел репортаж о «Тур де Франс». Я уверен, что, если просмотреть полную версию этой велогонки, можно узнать о французах больше, чем за три года учебы в университете.
Каждое лето у французов начинается помешательство на почве «Le Tour». Они критикуют крикет за скуку, потому что он может длиться пять дней. А тут гонка (значит, никаких тебе мячей, голов, лишь бесконечная мука), которая длится – о, ужас! – целых три недели. День за днем телекамеры следят за тем, как неестественно тощие мужики в лайкре крутят педали, мотаясь вверх-вниз по горам. Комментатор информирует зрителей о размерах и традициях каждого города, который встречается на пути гонщиков. Вот вам, пожалуйста, Гренуй-ле-Бан, родной дом для трех тысяч душ, он славится в регионе своим заброшенным сланцевым карьером и потрясающими продуктами.
Но массы обожают это мероприятие, и каждый километр обочин занят болельщиками, а некоторые даже разбивают палаточные городки. Фаны машут руками в камеру, надеясь получить свои пять секунд славы.
На одном из кадров, снятых с вертолета, я увидел огромный рисунок на дорожном полотне. Массивный белый фаллос и надпись: «Je t’aime, Sophie»[48]. Маршрут велогонки объявляли задолго до старта, так что, правильно рассчитав время, можно было не сомневаться в том, что твое граффити появится на телеэкране. Комментатор был ничуть не смущен гигантским – и очень тщательно прорисованным – пенисом. Он лишь сделал комментарий о том, насколько романтичны местные жители, и в кадре снова появились обожженные солнцем велосипедисты, на ходу распечатывающие протеиновые батончики.
Я даже немного расстроился, когда мэр постучался в кухонную дверь. «Эллоу, йез соммбоди?» – крикнул он, намеренно коверкая английский.
Мсье Рибу был одет в розовую рубашку и серые классические брюки, и от него так разило одеколоном, будто он в нем выкупался или влил в себя целую бутыль душистого спирта. Конечно, на таком фоне моя рваная футболка, нелепые штаны и пахучие подмышки землекопа были сущим позором, но его это, казалось, ничуть не смущало.
– Viens, viens[49], – сказал он. И добавил с сильным акцентом: – У нас экскурсия.
В его роскошном «ситроене» работал двигатель, и кондиционер был включен на ледяной холод, что было просто блаженством, поскольку стоявшее в зените солнце угрожало спалить всю живую растительность. А ее повсюду было в избытке. На склонах холмов росли аккуратно подрезанные яблони, на ветвях которых зрели крупные, размером с мячик для гольфа, плоды. Высокие, старомодные живые изгороди разделяли луга и поля, которые повторяли очертания маленьких долин, спускавшихся к заросшим камышом берегам речушек.
А вот людей не было. Мы видели их фермы – группки домов и строений, как у Бриджит, иногда с флигелями, курятником или утиной заводью. Но во дворах ни души. Все спят, догадался я. Или смотрят «Тур де Франс».
– Куда мы едем? – спросил я.
– В город, – ответил мсье Рибу. – Мне нужно сказать пару слов curé[50].
Мы проехали кладбище, огороженное бетонной стеной, и остановились на площади возле приземистой каменной церкви и остановки школьного автобуса.
– Подождите меня вон там, – сказал мсье Рибу.
Я посмотрел туда, куда он показывал, и увидел на другой стороне площади здание мэрии – классический château[51] в миниатюре. Прямо перед мэрией находился незатейливый мемориал с каменным солдатом Первой мировой, который застыл в непринужденной и расслабленной позе, будто ждал своей очереди пойти в бой и получить пулю. Похоже, во всей Франции не было ни одной деревни, которая не потеряла бы в окопах войны хотя бы одного своего жителя.
Но мсье Рибу вовсе не предлагал мне отправиться отдать дань памяти мертвым. Да, он показывал в сторону памятника, но хотел обратить мое внимание на безликое здание со стеклянным фасадом и вывеской с надписью «Café de la Mairie», расположенное на углу площади.
Тогда я еще не знал некоторых очень важных особенностей café в городках сельской Франции, куда редко ступает нога туриста. Нельзя сказать, чтобы люди там были недружелюбными. Дело в том, что они настолько непривычны к незнакомцам, что попросту их не замечают. А если все-таки замечают, то теряются, не представляя, что с ними делать. Бармен четко знает, что и в какое время суток пьет каждый из его клиентов, а появление чужака ставит его в тупик. Почему кто-то расселся на стуле Марселя, когда самого Марселя вот уже три года как нет в живых?
Посетителями café были сплошь мужчины в возрасте от тридцати лет до «столько не живут». Не меньше десяти человек, и по крайней мере половина носила усы. Воздух был насыщен табачным дымом, пивными парами и комментариями о «Тур де Франс», и этот коктейль лениво перемешивал потолочный вентилятор.
Я приветствовал всех дружеским «Бонжур!» и встретился взглядом с каждым, кто посмотрел в мою сторону. Несколько человек ответили на мое приветствие, но тот единственный, с кем мне действительно хотелось пообщаться, не отреагировал. Бармен тянул пиво из стакана, слушая бурчащего на местном диалекте старика, который сидел перед ним за стойкой бара.
Что ж, подумал я, уж мсье Рибу они наверняка знают. Он-то и попросит, чтобы нас обслужили.
На столике, за которым я расположился, лежала местная газета, и я расшифровал передовицу, в которой был представлен подробный отчет обо всех происшествиях на региональных дорогах. Про мою аварию не было ни слова, но, в конце концов, она и не могла конкурировать с сенсационными новостями о том, что «Вел Сатис» выжимал на трассе двести километров в час, а грузовик с вином занесло, и это обернулось пробками длиной шестьдесят километров, поскольку водители просто не могли заставить себя проехать мимо валявшихся бутылок «Кот-дю-Рон». Идеальное вино для измученных жаждой автолюбителей, не отказывающих себе в удовольствии выпить за рулем.
– Salut, Pierre![52]
Раздался дружный хор приветствий, когда мсье Рибу бодрым шагом зашел в café. В руке у него был полиэтиленовый мешок, полный огурцов.
– Ты до сих пор не обслужил моего английского друга? – прибавил он, опустил мешок с огурцами на мой столик и отправился приветствовать односельчан. При этом он журил их за необщительность, и те, кто помоложе, потянулись ко мне с рукопожатиями и «бонжурами».
Представители старшего поколения, казалось, до конца своих дней приросли к барным стульям.
– Viens, viens. – Рибу помахал мне рукой, подзывая, и я подошел и встал у стойки бара, как взрослый. Мэр объяснил, кто я такой, что было встречено понимающими кивками.
– Не был ли ты повыше ростом? – спросил один из мужчин.
– Да, – ответил я, – до операции.
– Нет, – продолжил мой дотошный собеседник, – но разве у девчонки Бриджит был не…
– А у твоей жены разве нет двухметрового любовника? – перебил его Рибу.
Смех, похлопывания по плечам, грязные намеки положили конец обсуждению физических параметров бывшего бойфренда Флоранс.
