Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Джульет наконец отложила шитье и строго поглядела на сестру. В полутемной комнате слышался только мерный шум дождя.

– Они кружатся, – тихо шептала Анна, медленно водя пальцами по воздуху. – Сталкиваются, легонько. Поворачиваются. Вертятся. Ударяются слегка головами, губы их едва соприкасаются. Много-много раз их бледные вытянутые тела слегка ударяются друг о друга, много раз.

– Анна!

– Они плавают друг над другом и меняются местами. Течение их сближает, а потом разъединяет. Туда и сюда. – Анна показала жестами как. – Это совершенная любовь, она лишена всякого «я» – только два тела, несомые водой, а вода очищает их и устраняет все изъяны. В такой любви нет ничего низкого.

– Дурной твой язык! – воскликнула ее сестра.

– Да нет же, ничего дурного в этом нет, – возразила Анна, на миг обернувшись. – Они ведь ни о чем не думают, разве нет? Просто они там, далеко внизу, в глубине, им там спокойно и заботиться не о чем. Плещутся, будто детки в ванне.

Анна, наложив правую руку на левую, медленно и бережно переплела дрогнувшие пальцы. Тусклый осенний свет, проникавший в комнату через залитое дождем окно, казался на ее пальцах струившейся блеклой водой, в толщу которой они были погружены и поочередно перебегали один над другим. Недолгая греза подходила к концу.

– Он – высокий и невозмутимый, с раскрытыми ладонями. – Анна показала, какой он высокий и как непринужденно выглядит в воде. – Она – маленькая, тихая, расслабленная. – Анна неторопливо провела правой рукой по левой. – Им обоим так чудесно, спешить некуда, времени хоть отбавляй, они это знают. – Анна выставила руки перед собой, завороженно на них глядя. Бросила взгляд на сестру, продолжая держать руки на весу. – Всегда лучше любить, когда любить можно долго, заботливо, не сломя голову. Они там могут любить сколько угодно и заботиться друг о дружке, потому как их никто не видит, некому на них прикрикнуть или изругать. Никто им не помешает. Разве что клочья бумаги проплывут мимо – или журнал какой-нибудь. Но даже если вдруг кто-то на них наткнется – они ведь мертвые!

Анну, казалось, очень обрадовало заново сделанное ею открытие. Она посмотрела на свои белые руки:

– Они мертвые, пойти им некуда, и никто им ничего не скажет. Они и ухом не поведут, если их заметят и закричат: «Гляньте! Мужчина и женщина, совсем голые, оба в воде – ну не ужас ли?» – Анна тихонько рассмеялась. – Они просто-напросто останутся у себя в воде, беспечно кружась один вокруг другого, и какое им дело, что о них скажут, кто как поглядит, и совсем не важно, кто именно – даже родители или, допустим, сестры. – Анна кивнула в сторону Джульет. – Помнишь этот детский стишок – как там? «Не боюсь я ремня, мне порка – чихня, и тебе не прикончить меня!» Только для этих мужчины и женщины иначе: «Тебе нас не воскресить!» Их надо было бы воскресить, оживить еще до того, как им скажут, что они грешны и порочны. Но никому это не под силу, слишком поздно. И в этом-то вся прелесть! И вот они там, ничто их не касается и ничто не тревожит, их тайное убежище – глубоко под землей, в недрах водостока, где их постоянно носит туда-сюда. Они касаются друг друга руками и губами, а когда попадают в створ на перекрестке улиц, течение бросает их навстречу – и вода обжигает их холодом! – Анна захлопала в ладоши. – Их ударяет об стену. Так они застывают на месте, прижатые друг к дружке – может быть, на целый час, а течение их слегка покачивает, и все распрекрасно. А потом… – Анна разъединила руки. – Потом, быть может, они путешествуют вместе, рука об руку, то всплывая, то погружаясь, беспечно и привольно, под всеми улицами, выделывая шальные антраша, когда их увлечет внезапный поток – она походит на вспышку белого огня, и он тоже. – Анна раскинула руки; окно окатывали дождевые брызги. – И вот они несутся по течению к морю, через весь город, по одному тоннелю и по другому, улица за улицей – Дженеси-авеню, Креншо, Эдмонд-Плейс, Вашингтон, Мотор-Сити, набережная, – и вот наконец оказываются в океане. Могут теперь направиться куда пожелают, по всему белому свету, на самой глубине, а позже вернуться обратно: через впускной шлюз водостока снова проплыть под городом, под дюжиной табачных лавочек и под четырьмя дюжинами винных, под шестью дюжинами бакалейных магазинов и под десятком театров, под железнодорожным вокзалом и под сто первым шоссе, под ногами тридцати тысяч прохожих, которые даже понятия не имеют и в жизни не думают о водостоке. – Голос Анны дрогнул, но вскоре снова выровнялся. – А потом – время идет, гром над улицей стихает. Дождь прекращается. Влажный сезон окончен. В тоннелях сверху покапает – и перестанет. Вода убывает. – Анна выглядела огорченной: казалось, это очень ее печалит. – Река впадает в океан. Мужчина с женщиной чувствуют, что вода мало-помалу опускает их на дно. И вот они там. – Анна в несколько приемов опустила руки на колени и с грустью, не отводя глаз, в них всмотрелась. – Они соприкасаются ногами, но из ног уходит жизнь, которую давала им вода извне. Они соприкасаются коленями и бедрами, но вот спадающая вода укладывает их рядом, бок о бок, и постепенно исчезает, а тоннель пересыхает. Остаются только маленькие лужицы и мокрые обрывки бумаги. И оба они так и лежат. Слабо и довольно улыбаясь. Они не шевелятся и совсем не стыдятся. Как детки, лежат рядом на сухом полу, и кожа у них тоже высыхает. Они едва-едва касаются друг друга. А наверху, по всему миру, светит солнце. Они лежат в темноте – и засыпают, до следующего раза. До следующего дождя. – Руки Анны лежали у нее на коленях, раскрытыми ладонями вверх. – Чудно́й мужчина, чудна́я женщина, – пробормотала она. Наклонила голову и крепко зажмурилась. Потом вдруг выпрямилась и впилась взглядом в сестру. – А ты знаешь, кто этот мужчина? – едко спросила она.

Джульет не ответила: уже минут пять она пораженно следила за сестрой. Губы у нее побелели, рот приоткрылся. Анна перешла на крик:

– Этот мужчина – Фрэнк, вот кто! А я – та самая женщина!

– Анна!

– Да, Фрэнк, и он там – внизу!

– Но Фрэнка нет, уже не первый год, и он точно не там, внизу, Анна!

Теперь Анна заговорила, не обращаясь по отдельности ни к кому, а словно бы ко всем сразу – к Джульет, к окну, к стене, к улице.

– Бедный Фрэнк! – со слезами восклицала она. – Я знаю – он ушел именно туда. В этом мире ему нигде не было места. Его матушка портила ему жизнь как только могла! Он увидел водосток и понял, какое это чудесное тайное убежище и что оттуда можно попасть в океан и странствовать по всему миру: все равно что вернуться в материнскую утробу, где было так уютно и укромно и где никто к тебе не придирается. О, бедный Фрэнк. И бедная, бедная Анна – никого у меня нет, кроме сестры. Ах, Джул, ну почему все так вышло – и почему я не удержала Фрэнка, пока он был тут! Но если бы я старалась его не отпустить, он бы взбунтовался – и я тоже, а тогда Фрэнк перепугался бы до смерти и удрал, как мальчишка, а я бы его возненавидела, если бы он ко мне притронулся. Господи, Джул, на что мы годимся!